— Ладно, — сказал я. И подумал: вот это хохма!
Консультацию я провел на ура. Дело это я действительно знал на шесть с плюсом. Потом провел еще одну и еще одну с тем же успехом. На них уже сидели Тереньтев с Шевченко и умиленно радовались вместе со мной.
Каково же было удивление моей клиентуры, когда я вместе с ней сдавал как ни в чем не бывало предметы, которым ее обучал, высоким членам приемной комиссии!
В университет я, конечно, поступил. Но еще года два, как и в школе, был освобожден моими старыми друзьями от занятий (не от экзаменов!) уже по высшей математике.
И сделал важный вывод: учиться рано никогда не поздно.
Типичный случай: им по восемнадцать, и они любят друг друга. Оба студенты одного вуза и одного факультета, но разных потоков. Так что даже как бы разных факультетов, что на учебное время укорачивало число встреч. Видеться во всех смыслах хотелось, а расставаться — нет. Первое долгое свидание — в колхозе на летней отработке. Но вокруг постоянно люди, свои, конечно, в доску, но нет ничего надоедливей, чем постоянство. Хотелось романтики и только вдвоем. Очень. Уехать куда-нибудь? Например, на море!
Морей, кроме Балтийского и Черного, тогда для жителей европейской части СССР не существовало. Первое, песчанопляжное, было для богачей, второе, галечное, — для бедняков. Первое — курортное, второе — тоже путевочно-санаторное, но в очень большом остатке — для «дикарей». С рюкзаками и палатками, сухарями и консервами на небыстрых поездах, на машинах-развалюхах, мотоциклах и велосипедах, как один человек, весь советский народ совершал летний хадж в солнечную Мекку — за сто рублей на берег самого синего в мире Черного моря его.
В любовном тандеме я крутил передние педали — и мое дело было рулить, а ее — в такт усиливать напор продвижения. Друзья-сокурсники — их звали Фан, Бессоныч, Хил и Тишка — заработали помощниками комбайнеров на подшефных колхозных полях по сто двадцать рублей. Отпускных. Мы с Любимой в другом колхозе токовали по вечерам, а на мехтоку в дневное время на двоих налопатили шиш да маленько. Но в поход на море собрались тоже. По-разному.
У Любимой уехали на отдых в те края родители и настойчиво звали утомленную сельхозтрудами праведными доченьку присоединиться. У меня была коллекция марок, один альбом из которой, «Политические деятели мира», для меня особой ценности (по сравнению с любовью) не представлял. А филателист Эдик Маслов, первый в моем поле зрения здоровый мужик с наманикюренными пальцами и поэтому непрерывно цитировавший Пушкина: «Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей» — давал мне за него ровно сто двадцать рублей. У Эдика не было «горя от ума», и посему водились лишние деньги. Так что я легко вписался в коллектив к-морю-плавателей вступительным взносом.
