Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала | страница 171
— Жизнь прожить — что минное поле перейти, — развратно глаголил я с пеной у рта, — или, в более мягком случае, сельский тракт после прохождения сытого стада коров. Не надо глазеть по сторонам, зри в корень. «Человек человеку — волк» — художественная гипербола. Под ногами — мелкие и подлые грызуны. Гавкнешь на них разок по-собачьи и осилишь дорогу, идущий. Твоя прямая дорога — математика, царица доказательств. А в нашей стране царица доказательств — чистосердечное признание под пытками. Учи языки и дранг нах вест под гуд бай, Раша! Твоя родня — не я с доброй тетей Светой, пускающие мыльные пузыри из вечной постирушки основ социализма, а идеологические трутники и поганки, плесневеющие у врат амбассадорств Израиля и США. Там и только там ты должен найти свое настоящее американское счастье — толстожопую еврейскую невесту с овировской печатью на выезд при наличии отсутствия перспективного русскоязычного жениха!
Несмотря на то, что вся Лоза отродясь не любила Америку за ку-клукс-клан и суд Линча, племянник впитывал антисоветскую пропаганду, как губка пиво со стола, но в быту ею пренебрегал. Как каждому простому человеку, ему ежевечерне нравились белокурые русалки, чернобровые хохлушки и луноликие кочевницы, коими во все века славился половольный град Саратов. Взаимная любовь к ближнему преследовала жизнерадостного Гулливера на каждом шагу.
Но пора от сладкого десерта вернуться к кислым щам. Ведь именно их и подают на первое.
Принарядившись как на дискотеку, краснодипломник отправился в родной деканат на «государственное распределение», то есть на реализацию выбора места работы в рамках крепостного права страны победившего феодализма. Идущий по товарному списку как раб первой категории под номером два, отличник научно-педагогической подготовки перебирал в уме аспирантуры и НИИ, веером раскинувшиеся перед манящим взором.
Подозревая ошибочность такого наива, я остался дома на диване, предупредив воспитанника не подписывать путевку в жизнь с бухты-барахты, а, попросившись в туалет, позвонить мне для окончательной апробации.
Звонок не заставил себя ждать.
— Дядька, — чуть не плача, возопил раб СССР. — Меня заставили выбирать между Астраханским рыбзаводом и Читинской обувной фабрикой!
— Гоу хоум! — резко отреагировал я домашней заготовкой.
Заготовка лежала у меня на животе. Это был Уголовный кодекс РСФСР, раскрытый на статье «Преследование на почве национальной и расовой неприязни». Именно с этим высокохудожественным произведением в кармане и съежившимся до лилипута Гуливером на аркане, купив по пути «птицу-тройку» — поллитру водки, городскую булку и сырок «Дружба» за пятнадцать копеек, я и вошел в неказистое здание городской прокуратуры, расположенное на соседней улице.