Они поженились, и Риссо считал, что может жить, как раньше, только отдав Грасии — без особых размышлений и почти не думая о ней самой — исступленную, необузданную страсть и охватывавшую его долгими ночами жажду полного растворения в другом, над которой он был не властен.
Ей же Риссо показался мостом, выходом, началом. Она уже дважды чуть не вышла замуж — за режиссера и за актера, — но осталась девственницей, возможно, потому, что для нее театр был не только игрой, но и ремеслом, а она считала, что любовь должна зарождаться и существовать вне ее профессионального мира, не оскверненная работой, выполняемой ради денег и забытья. Приходя на свидание с режиссером или с актером — на площадь, к набережной или в кафе, — она обреченно ощущала знакомую послерепетиционную усталость, старалась войти в роль, следила за своим голосом и руками. Грасия точно знала, какое выражение появится на ее лице в следующую секунду, словно смотрела со стороны или могла дотронуться до самой себя. Она играла — отважно и не очень уверенно, но не могла удержаться и постоянно оценивала собственную фальшь и притворство другого, тот налет театральности, от которого, как от примет возраста, никуда не деться.
Получив вторую фотографию — она пришла из Асунсьона, и было очевидно, что на ней снят другой мужчина, — Риссо больше всего боялся, что не вынесет нового для него чувства, которое не было ни ненавистью, ни болью и которое должно было умереть безымянным вместе с ним. Чувство это было как-то связано с несправедливостью и обреченностью, со страхом, впервые испытанным первым человеком на земле, с отрицанием и пробуждением веры одновременно.
Второе письмо принес человек, который вел раздел уголовной хроники; это было в среду вечером. Риссо решил разорвать конверт, не распечатывая; он спрятал его и рано утром в четверг, пока дочь ждала в гостиной пансиона, где они жили, позволил себе, прежде чем разорвать фотографию над унитазом, бросить на нее быстрый взгляд — здесь, как и на первой фотографии, мужчина был виден только со спины.
Но на первую, присланную из Бразилии фотографию Риссо смотрел много раз. Он хранил ее целый день, и в предрассветном сне она показалась ему шуткой, недоразумением, мимолетным вздором. Такое с ним уже случалось, и, просыпаясь после ночного кошмара, он благодарно и беспомощно улыбался цветочкам на обоях.
Не вставая с кровати, Риссо вынул конверт и достал из него фотографию.
— Ну что ж, — громко сказал он. — Это правда, и никуда от нее не денешься. Мне нет никакого дела до этой фотографии, я и так всегда знал, что такое бывает.
