Он растет на Гавайях в кратере вулкана. В течение двадцати лет он представляет собой невзрачный шарик, покрытый серебристыми ворсинками. Он набирается сил. Но однажды летом происходит взрыв, пышное цветение, поток золота и пурпура вырывается на свободу. После этого он погибает.
Мой ответ изумил ее. Она долго стояла около моей парты и смотрела на меня.
Интересно, какого ответа она ожидала от меня. Что я — кактус?
6.
Сообщение написано школьным почерком со множеством завитушек и финтифлюшек на гостиничном листке под готическими буквами «Сообщения для наших гостей»:
То Mr. Bulto, room 432
Pleese call Ms Grett Lindwoyen imidiatly!
Linda/Reception/Thursday 14:12 PM[39]
— Это вы Линда? — спрашиваю я девушку-портье.
— К сожалению, нет! Линда сменилась в три часа.
Значит, Линда — это длинноногая из семейства кошачьих, которая принимала постояльцев, когда я въезжал. Линда, хорек для охоты на лис. Вполне возможно, что в ней много хорошего. Наверняка она добрая и ласковая. Симпатичная. В руках опытного палача мне бы пришлось сознаться, что ее попка привлекла мое внимание. Но правила орфографии — не самая сильная ее сторона.
Держа в руке сообщение и карту-ключ, я поднимаюсь по лестнице и отпираю свою дверь.
Набираю номер, в трубке долго звучат длинные гудки.
Звуки за окном изменились. От проходящего автобуса, а может быть, грузовика оконные стекла вибрируют. Я сижу на кровати. Солнечные лучи косо падают на обои. Я сбрасываю ботинки, снимаю носки и начинаю массировать ноги. Между пальцами скопилась грязь.
Трубку снимают. Длительное время тишина.
— Грета? — спрашиваю я.
— Алло? — раздается голос Греты. Далекий, неприветливый.
— Это Бьорн.
— Да.
— Я только что получил твое сообщение.
— Да. — Она вздыхает. — Надеюсь, что я не… — Она опять вздыхает.
— Грета? Что случилось?
— А? Нет, ничего.
— Ты словно не в себе.
— Это из-за таблеток. Ты можешь перезвонить позже?
— Здесь написано, что дело срочное.
— Да. Но я… Сейчас неудачный момент.
— Грета? Кто такой Чарльз де Витт?
Она начинает кашлять. Кашель с хрипом. Она бросает трубку на стол. Я представляю себе, как кто-то стучит ей по спине. Через какое-то время она поднимает трубку и шепчет:
— Перезвони позже.
— Грета, тебе плохо?
— Ни-че-го, пройдет.
— У тебя кто-то есть?
Она не отвечает.
— Позвони врачу! — настаиваю я.
— Все — прой-дет.
— Кто у тебя?
— Малыш — Бьорн, — я — не — могу — сейчас — говорить.
Она кладет трубку.
Жизнь научила меня всегда быть настороже. Погруженный в себя альбинос умеет воспринимать тончайшие оттенки интонации. Даже сквозь потрескивание телефонной линии, которая проходит от Бейсуотера в Лондоне до улицы Томаса Хефтю в Осло по подземным кабелям и через телекоммуникационный спутник на стационарной орбите, я ощущаю страх Греты. Она мне лгала.
