— Ох, холодно, холодно… да и голодно! — простонал он, однако усмешка не сошла с его лица. Можно было подумать, что он жалуется в шутку.
— Ветер нынче такой — не приведи бог, — заметил Алексей.
— Есть хотите? — оторвавшись от работы, спросил бондарь и с любопытством взглянул на пришельца.
Тот снова потер руки.
— Ох, поел бы я, поел бы, да нечего, не прихватил я в дорогу про запас…
Он насмешливо скривил губы с видом шутника, желающего позабавить компанию и снискать расположение своим весельем, но охрипший голос его скрипел, как несмазанное колесо, а глаза с жадностью вперились вглубь печки.
— Ох, поел бы я, поел бы… Два дня в пути… Да что это я! Память, что ли, у меня замерзла? Уже две недели в пути… Иду да иду, ищу, чего не терял, только не знаю, найду ли… ха-ха-ха-ха!
Он громко говорил и еще громче смеялся. Палка, стоявшая у него между коленей, выскользнула и упала на пол; быстрым, необычайно гибким движением он нагнулся и поднял ее.
Все молчали. Кроме отца семейства, никто тут никогда не распоряжался. Микула равнодушно посмотрел на прохожего, потом неторопливо повернул голову к старшей снохе.
— Кристина! Осталось у тебя что-нибудь поесть? Осталось, так угости человека…
— Толо́кница с маком есть, — ответила сноха.
Старик окутался клубами дыма.
— Издалека? — спросил он.
— Теперь прохожий напряженно вглядывался в старика.
— Из Пруссии, — ответил он.
— Верно, куда на фабрику? Немцы всё больше на фабрику идут…
— А вы немец? — с безмерным любопытством спросил подросток тонким голоском.
— Я не немец, а иду из тех мест… на фабрику иду… где ткут полотно… Слыхать, там заработки хорошие… а еще тут, слыхать, неподалеку казармы строят… Может, туда наймусь, я и каменщиком могу… только бы заработать, только бы прокормиться; бедному человеку только бы заработать, только бы прокормиться…
— Ох, верно: бедному человеку только бы заработать, только бы прокормиться! — с глубоким пониманием подтвердило несколько голосов.
Кристина поставила на стол полную миску застывшей мятой картошки, серой от намешанного в нее мака и до того крутой, что ее нужно было резать ножом. Возле миски Кристина действительно положила нож и большой ломоть черного хлеба. Величаво и спокойно она двигалась по горнице, гордо откинув голову. Эту величавость и чувство собственного достоинства, вероятно, пробудило в ней главенствующее положение в доме, а может быть, согласное супружество и счастливое материнство. Вместе с тем Кристина была радушной хозяйкой.
