В открытую галерею проникал жаркий вечерний воздух, напоенный ароматом гелиотропа. Тут генеральша села за рояль и ее контральто до позднего часа оглашало унылую тишину Татарского города пикантными ариями из «Мадам Фавар» и нежными напевами из «Короля Лагора».
На следующий день с утра пораньше мы с генералом уединились в одной из садовых беседок, и я рассказал ему свою плачевную историю, изложив и фантастические причины, приведшие меня в Пекин. Герой слушал меня, хмуро поглаживая густые казацкие усы.
— А знает ли мой уважаемый гость китайский язык? — спросил он вдруг, устремив на меня пытливый взгляд.
— Знаю, генерал, два основных слова: «чай» и «мандарин».
Он провел жилистой рукой по бороздившему его лысую голову шраму.
— «Мандарин», друг мой, не китайское слово, и здесь, в Китае, его никто не понимает. Это ведь имя, которое мореплаватели шестнадцатого века из вашей прекрасной страны дали…
— Да, было время, когда у нас были мореплаватели… — пробормотал я, вздыхая.
Он тоже вздохнул — по всей видимости, из вежливости — и продолжил:
— Да, ваши мореплаватели и дали китайским чиновникам это имя. Оно происходит от вашего прекрасного глагола…
— Да, были у нас и глаголы… — снова пробормотал я, следуя привычке ругать отечество.
На какой-то миг он прикрыл круглые совиные глаза, потом продолжил так же серьезно и спокойно:
— …от вашего прекрасного глагола «mandar»[10]. Так что в вашем распоряжении остается только слово «чай». Оно, конечно, в жизни китайца играет немаловажную роль, это так, но, думаю, будет недостаточным для общения. Мой уважаемый гость собирается вступить в законный брак с одной из женщин рода Ти Шинфу, продолжить бурную деятельность мандарина и заменить собой всем его чадам и домочадцам, не говоря уже об общественности, всеми оплакиваемого покойника. Для всего этого вы располагаете только словом «чай». Этого маловато.
Я не мог с ним не согласиться — этого действительно было маловато. Уважаемый русский, морща свой крючковатый, как у коршуна, нос, высказал мне и некоторые другие свои соображения, явно воздвигавшие Китайскую стену перед моими намерениями: ведь ни одна женщина рода Ти Шинфу никогда не согласится стать женой чужеземца, да и невозможно, совершенно невозможно, чтобы этому чужеземцу император, Сын Солнца, дал свое согласие на предоставление привилегий мандарина.
— Это почему же? — воскликнул я с удивлением. — Я ведь принадлежу к почтенному в Миньо роду, я бакалавр, и бакалавр как в Коимбре, так и в Пекине! Я даже был на государственной службе… У меня миллионы… Да и в стилистике административных посланий я тоже наторел немало.
