Субъект задыхался от желания сказать все сразу, я его пухлая рука размахивала толстым конвертом с черной сургучной печатью.
— Естественно, — продолжал он, — ваше превосходительство осведомлены… Не осведомлены были мы… И замешательство наше вполне понятно… Но мы смеем надеяться, что ваше превосходительство не лишит нас своего расположения… Мы всегда вас глубоко чтили… ваше превосходительство — цвет добродетели, зерцало чести! Вот здесь аккредитивы на компанию «Беринг и братья» в Лондоне. Аккредитивы сроком на месяц на банк Ротшильда…
При этом звучном, как само золото, имени я, алчущий богатства, спрыгнул с кровати.
— Что это значит, сеньор? — закричал я.
А он, встав на цыпочки, продолжал размахивать конвертом и кричать еще громче:
— Здесь сто шесть тысяч конто, сеньор! Сто шесть тысяч конто, которые переведены на ваше имя, сеньор, в банки Лондона, Парижа, Гамбурга и Амстердама. Они к вашим услугам. Переведены из Гонконга, Шанхая, Кантона. Это — наследство мандарина Ти Шинфу!
Мне показалось, что земля задрожала под моими ногами, и на какой-то миг я закрыл глаза. Но тут же в озарении понял, что с этой самой минуты я вроде бы в какой-то мере воплощение сверхъестественного начала, что я заимствую от него силу и наследую его всемогущество. Нет, теперь я не мог себя вести как простой смертный и испытывать человеческие чувства и, убоявшись изменить предначертанное мне свыше, не пошел рыдать от радости на пышной груди мадам Маркес.
С той самой минуты я стал холодным и бесстрастным, как и подобает быть богу или дьяволу, и тут же, непринужденно подтянув штаны, сказал «Силвестре Жулиано и Компания» следующие слова:
— Прекрасно! Мандарин… этот мандарин, о котором вы сказали, поступил по-рыцарски. Мне известны побудившие его к тому причины — это дело семейное. Оставьте бумаги… Всего доброго.
«Силвестре Жулиано и Компания» удалился, все так же не разгибая спины, пятясь задом и глядя в пол.
Тут я распахнул окно настежь и, откинув назад голову, стал вдыхать, точно загнанная косуля, жаркий воздух…
Потом посмотрел вниз, на улицу, где между двумя рядами стоявших экипажей проходили только что вышедшие из церкви горожане. Мой взгляд бессознательно остановился вначале на женских прическах, потом на вспыхивающих металлическим блеском драгоценностях. И вдруг я почувствовал всепобеждающую уверенность, что в состоянии нанять все стоящие внизу экипажи как на час, так и на год, уверенность, что ни одна из идущих внизу женщин ни в чем мне не откажет и пойдет за мной по первому моему зову и что все мужчины в праздничных рединготах падут передо мной ниц, как перед Христом, Магометом или Буддой, если я на всех площадях Европы потрясу у них перед носом ста шестью тысячами конто!
