— Там Соня… — Божий человек снова попробовал обойти пьяного, и тот снова остановил его.
— А ты дай ему выпить, Лука! — крикнул третий мужик из наблюдающих. — Он осмелеет и сдвинет! А то гляди, и до околения!
— Давай, придурок, выпей!.. За компанию!.. Выпей и покажи свою любовь! — Лука схватил Михеля за шиворот, развернул к себе, попытался залить в рот самогон. — Пей, охламон! Это вкусно, пей! Повеселимся вместе!
Сумасшедший пробовал вырваться, сипел, шепелявил что-то, отталкивал могучего Овечкина, а на помощь истязателю уже спешили его приятели. Все вместе с хмельным весельем принялись ловить Михеля, пинать ногами, валить на землю, заливать в глотку водку.
Он отбивался, поднимался с земли, делал несколько шагов в сторону шинка, но подвыпившие каторжане догоняли его, снова сбивали с ног и снова под хохот и гогот старались напоить сумасшедшего.
— Пущай напьется!.. — орали. — Поглядим, какие фортеля будет выкидывать!.. Рви ему пасть! Руки вяжи! Лей в глотку!
Сонька с опозданием услышала крики на площади, выскочила из шинка, кинулась на помощь Михелю. Однако обезумевшая от азарта хмельная братия уже не контролировала себя, валила на снег не только божьего человека, но и женщину, отчего еще больше веселилась, и кто знает, какая сила могла остановить почувствовавших пьяную свободу каторжан.
От бараков на драку бежали два конвоира.
Наказание Луке Овечкину за бузотерство и жестокое избиение Соньки и Михеля поручик Гончаров назначил суровое и публичное.
Площадь была заранее очищена от снега, на ней возвели небольшой дощатый помост на который поставили длинную скамью для порки. Здесь же кучкой лежали розги, стояла бочка с горячей водой для распаривания розог, а вокруг всего по-хозяйски расхаживал известный в местных краях палач Федор Игнатьев, умеющий как щадить жертву, так и добивать ее до смертного результата. Одет он был в красную сорочку навыпуск, в руке держал распущенные розги.
Писарь, назначенный для отсчитывания ударов, расположился в дальнем углу помоста, откуда хорошо просматривалась скамейка и палач.
Народ на экзекуцию был собран из всех ближних поселков, по этой причине здесь присутствовало не менее двух сотен человек — и мужиков, и баб. Было очень тихо, и лишь доносился лай собак да окрики конвойных, которые зорко отслеживали пожизненных.
В числе собравшихся, в самом дальнем краю площади, виднелась голова Михелины. Держалась она смиренно и печально.
Открывать экзекуцию пришел сам поручик Никита Гончаров. Был он в легкой, не по погоде шинели, отчего и вовсе казался изысканно нездешним.
