— Нет, всего лишь удовольствие, Гаврила Емельяныч.
— Вот и получайте свое удовольствие на полагающемся вам месте!
— Прошу прощения, — поклонился тот и исчез.
— Располагайтесь, осматривайтесь, обвыкайтесь, — продолжал суетиться вокруг гостя директор. — Чай, кофий, чего-нибудь покрепче?
— Вы ухаживаете за мной как за женщиной, — засмеялся полковник.
— Не-ет, уважаемый господин полковник! За женщиной ухаживают по-другому. Внешне расслабленно, внутренне крайне собранно! С оглядкой! Потому как женщина — создание хищное и способна в любой момент отхватить не только любую понравившуюся ей филейную часть, но и проглотить тебя целиком! За вами же ухаживаю с особым почтением, ибо восхищен вашим геройством и удивлен вашим загадочным визитом.
— Никакой загадочности. Изложу все просто и понятно, — засмеялся Икрамов.
— Буду весь во внимании и готовности. — Филимонов взял из буфета бутылку коньяку, два фужера, поставил все это на стол. — Не возражаете?
— Вообще-то я уже два года почти не пью.
— А кто из нас пьет? Пьющие либо лечатся, либо калечатся! Мы же только пригубим! — Директор разлил янтарную ароматную жидкость по фужерам, чокнулся с гостем. — Ваше здоровье, князь.
— Взаимно.
Пригубили. Гаврила Емельянович зажевал лимончиком, уселся напротив гостя.
— Вы теперь передвигаетесь по городу исключительно с охраной? — поинтересовался.
— Это не охрана. Скорее друг. Он плохо говорит по-русски, но верен и чист, как все люди, не тронутые цивилизацией.
— Абориген, так сказать?
— В его глазах аборигены скорее мы.
Директор громко расхохотался, удовлетворенно хлопнул в ладоши.
— Весьма остроумно, князь… Итак, я весь во внимании.
— Вы набрали такой темп, что я как-то даже не сразу готов.
— Никакого темпа! Просто наслышан о вашей пунктуальности и не желаю зря тратить ваше драгоценное время. К примеру, в этом вертепе время вообще никто не ценит!
— Вы не любите свой театр? — удивился Икрамов.
— Обожаю! Жить без него не могу! Но публика здесь работающая иного слова, кроме как содомской, не заслуживает! Артисты — не просто дети. Дети — понятие святое. Но мои дети, дети театра, — это сборище людоедов, удавов, ядовитых змей, садистов! Они способны, перед тем как самим окончательно сойти с ума, угробить по пути любое, даже самое ангельское, человеческое создание!
— Ангельское создание — это вы?
— Представьте!.. Хотя многие считают меня едва ли не чудовищем.
Полковник с улыбкой изучал Филимонова.
— Полагаю, вы сегодня пережили некий скандал.
