— А у вас таких связей нет? — спросила я.
— Адвокату защиты нет нужды брать под сомнение мои показания, выставив меня порочным соблазнителем.
— Я думала, такое сейчас не допускается.
— Да, конечно, судья может одернуть его, но он донесет свою мысль до присяжных, так или иначе.
— Это ужасно.
— Другого, однако, не дано. Что еще сделали в больнице?
— Инъекцию пенициллина, на всякий случай.
— Это хорошо.
— В каком смысле?
— Они поверили в вашу историю насчет изнасилования.
Историю!
— Дело, значит, безнадежное.
— Безнадежными делами я не занимаюсь, Франсина.
— О?
— Что, о?
— Могу я называть вас Джордж?
— Мое вознаграждение от этого не снизится. Называйте меня, как вам больше нравится. А теперь давайте начнем с самого начала. Что произошло в день изнасилования?
Солнечные лучи уже не били в окно. Томасси встал, поднял жалюзи, зажег настольную лампу.
— Каким временем мы располагаем? — спросила я.
— Сегодня вы мой последний клиент. Вернее, предпоследний. В семь часов я приглашен на обед. Поехали.
Кто знает дочь лучше, чем отец? Ее кавалеры поражены близорукостью страсти или жаром преследования. Они встречают молодую, знающую себе цену женщину. Они не берут в расчет родословную Франсины, а сформировавшееся без ее учета мнение о человеке столь же недостоверно, как и оценка текущих событий вне исторической перспективы. Отец знает свою дочь еще ребенком, а потому может видеть женщину, каковой она стала теперь, сквозь призму прошедших лет.
Даже в детстве Франсина познавала окружающий ее мир куда быстрее своих сестер. Когда ей было шесть или семь лет, я обратил внимание на окружающую ее ауру сексуальности, какой не замечал в ее сестрах. Справедливости ради надо отметить, что меня больше занимала карьера, когда они были в том возрасте, и вся тяжесть их воспитания лежала на Принсилле.
Из школы шли жалобы на агрессивность Франсины. Я приехал к директору, он, разумеется, знал, кто я такой, и мы выяснили, что классный руководитель принимал за агрессивность естественное желание Франсины найти свой путь. После того как мы с этим разобрались, никаких нареканий Франсина не вызывала.
Франсине было шесть лет, когда Принсилла рассказала мне о том, что застала ее с сынишкой Крокера, которому едва исполнилось пять. Дети были нагишом, если не считать носков и ботиночек.
— И что они делали? — спросил я, отгоняя те образы, что могли бы возникнуть перед моим мысленным взором, понимая, что вообразить я могу нечто худшее в сравнении с происшедшим на самом деле.
