Михаил вмиг съел все, что лежало перед ним, запил чистой родниковой водой из пустой раковины, и старик тут же неприязненно осведомился:
— Ну что, наелись?
— Да.
Старик громко и презрительно хмыкнул, ухмыльнулся, показывая редкие черные зубы, и сгорбленно побрел с холма, держась одной рукой за поясницу и покрякивая.
— Как его зовут? — спросил у ребят Михаил. Он был очень удивлен.
— Дядюшка Терн, — почтительно сказал Октар и даже, как показалось, молитвенно сложил руки.
— Терн, Терн… Что оно означает?
— «Двуликий». И обязательно зови его дядюшкой. Он так любит.
Михаил снова посмотрел на разрисованное запястье и попытался вытащить впившийся в кожу осколок. Стекло вышло легко, но Михаил все никак не мог поднять, откуда оно. Потом уже, медленно, методично стали появляться отдельные отрывочные воспоминания.
Михаил вспомнил, как Октар выстрелил скачала в одного горца (стрела попала в шею), потом в другого (стрела воткнулась в позвоночник), закричал и побежал к старику. Один из охранников увидел его и стащил с плеча карабин, Михаил вскинул психотрон, но из-за дерева неожиданно вынырнул пещерник, взмахнул пращой, и булыжник с хрустом разбил прибор в ладони. Сразу же запахло озоном и больно дернуло током, и почему-то он стал плохо видеть. Потом в сознании был туманный пробел, а после этого Михаил увидел, что он безоружный, что рядом стоят охранники, нацелившись стволами ему в живот, уже не хохочут пьяно, а напряженно и злобно всматриваются в него, размазывая ручищами грязь на потных волосатых мордах. Он увидел, что Октар с плачем ползает на коленях около бесчувственною дядюшки Терна, страшный, жалкий, и пыль липнет к мокрым от слез щекам. Время на миг остановилось, а когда горец подошел к мальчику, схватил его за волосы и отшвырнул как котенка, Михаил закричал и прыгнул вперед.
Он наносил быстрые и сильные удары, охранники с визгом отлетали к обочине и скатывались в темноту, но потом снова возвращались. Они, хоть и выглядели устрашающе, дрались все-таки плохо, расталкивали друг друга, лезли на него, как кошки, наседали и выигрывали только количеством. Михаил хватал их за шиворот, бил в скуластые толстые лица, потом в солнечное сплетение, потом ребром ладони ниже уха, отключая одного за другим, а про себя повторял: только бы не упасть, иначе затопчут насмерть, только бы не упасть… Его ударили сзади по ногам, на нем тут же повисло с десяток охранников, и они рухнули в орущую барахтающуюся кучу тел. Потом Михаила выдернули из этой кучи и сунули в руки теплый карабин с разгоряченным стволом. Где-то отчаянно застрекотал автомат, судорожно запрыгали отсветы оранжевого пламени на уродливых хижинах, поливая длинными беспорядочными очередями дорогу. Пыль под ногами взорвалась и стала толчками вздыматься к звездному небу, а Михаил, оглохший, кашляя от пыли, стоял столбом и протирал глаза, пока его не схватили сзади за куртку и не потащили к деревьям. Потом они долго бежали по лесу, сзади гремела пальба, пули с визгом проносились совсем рядом, и вокруг рвалась и трещала кора, противно лезла за шиворот, попадала в нос, в рот, кидала в лицо сухие отбитые пласты. А позади азартно гикали и ржали охранники, неторопливо семенили нестройной цепью, потом куда-то пропали, и дальше Михаил помнил только отрывистые кусочки случайных воспоминаний. Кричал что-то Октар про Великую Трясину и поворачивал ко всем грязное заплаканное лицо… Они долго прыгали по дряхлым и непрочным корягам, которые немедленно уходили в теплую грязно-зеленую топь, а вокруг в кромешной темноте равномерно вздыхало болото, извергая вонючий пар… Михаил оступился и ушел в податливую жижу по грудь, и его потом долго вытаскивали… Больше он не помнил ничего.
