Глава седьмая. Конец империи
Михаил лежал лицом в пахнущем травой мху и осторожно прислушивался к своим ощущениям. По телу блуждала тупая и равнодушная боль. Он еще не до конца очнулся и слышал как сквозь сон монотонное бормотание старика, звонкий мальчишеский фальцет Октара. Потом его перевернули на спину, над головой гулко прогудели голосом Ярана, как в бочку: «Сейчас очнется», — и в лицо хлынуло море воды, холодной, довольно противной на вкус и пахнущей тиной.
Михаил закашлялся, быстро сел, отдышался и увидел, что сидит на плоской, покрытой мхом вершине высокого пологого холма. Над головой, в бездонном розовом небе чертили восьмерки длиннохвостые черные птицы. Холм со всех сторон обступал лес, цепляясь кустарником за крутые скользкие склоны. Было довольно прохладно, очень светло и очень влажно и совсем не хотелось двигаться. Очень хотелось, чтобы исчезла куда-нибудь боль, но она перекатывалась с места на место и застревала в пальцах скверной судорогой. Справа стоял Яран с пустым и мокрым котелком, и зрачки его выпуклых кошачьих глаз сжимались и разжимались. Это означало, что он ужасно рад видеть Михаила живым и здоровым. Рядом с ним на сгнившем заплесневелом пеньке сидел Октар и ковырялся в земле длинным сучком. Слева неподвижно сидел старик в середине черного круга выжженной травы и смотрел на горизонт.
Яран присел на корточки и спросил:
— Ну как?
Михаил прислушался к себе повнимательнее. Что-то равномерно колыхалось и пульсировало в колене, на левый локоть невозможно было опереться, кулаки были ободраны в кровь, а крепко сжатую в кулак правую ладонь остро кололо. Он осторожно разогнул мертво сжатые пальцы. Вся ладонь была утыкана и порезана разными по величине кусочками пластика и стекла. А на запястье темнел странный коричневый рисунок, похожий на татуировку, короткие зигзаги, скрученные в середине в тугой узел.
— А это откуда? — спросил Яран и стал изучать рисунок.
— Не знаю, — сказал Михаил. Он поймал себя на том, что голова непроизвольно дергается в сторону.
Октар перестал ковыряться и тоже посмотрел на узор.
— Странно, — сказал он. — Первый раз вижу.
Михаил почему-то вспомнил базу «Каракатица». Несколько биологов были поражены разрядами электрического ската, и у них были точно такие же «татуировки». «Это электричество, — подумал Михаил. — Откуда здесь электричество?»
— Миша, может ты есть хочешь? — виновато спросил Яран. — Так ты поешь.
Перед ним на широком листе были разложены куски рыбы, болотного тушканчика и вспотевшие по краям розовые кольца, от которых вкусно и знакомо пахло. Осторожно откусив, он понял, что это жареный кальмар. Он посмотрел на товарищей. Его переполняли чувства. Умиление вызывал славный чумазый Октар, Яран в страшных, как у трицератопса, зубцеватых наростах, даже странный, дикий и дряхлый старик, угрюмо взирающий на плоские ледяные вершины дальнего хребта. Очень захотелось обнять их всех, но Октарушка наверняка бы вырвался и надул губы, старик бы заворчал, только Яран бы его правильно воспринял, да и то, может, отнесся снисходительно.
