– Слава богу! – воскликнула я, когда машины наконец тронулись. Приблизившись к своему кварталу, я увидела знаки объезда и патрульный автомобиль у обочины. В сердце что-то кольнуло, как бывает, если видишь пожарную бригаду, мчащую в сторону твоего дома.
Дорожным движением управлял Роджер, с которым я немного была знакома.
– Я здесь живу, – сказала я, опустив стекло. – Я жена Курта Ни…
Не успела я договорить, как лицо его словно окаменело. Тогда я поняла, что произошло нечто ужасное. Я уже видела такое лицо – у Курта, когда он сообщил, что мой первый муж погиб в автокатастрофе.
Я мигом отстегнула ремень и стала неуклюже выбираться из машины, совсем беспомощная со своим громадным животом.
– Где она? – закричала я. Выключить мотор я даже не подумала. – Где Элизабет?
– Джун, – сказал Роджер, крепко обнимая меня за плечи, – идемте со мной, хорошо?
Он довел меня до дома, где я увидела то, чего не видела с перекрестка: множество патрульных машин, чьи мигалки сливались в единое сияние, будто новогодние гирлянды. Распахнутые зевы карет «скорой помощи». Распахнутую дверь моего дома. Какой-то офицер держал на руках собаку; заметив меня, Дадли принялся лаять как умалишенный.
– Элизабет! – завопила я и, оттолкнув Роджера, побежала к дому – уж насколько это было возможно в моем положении. – Элизабет!
Кто-то остановил меня на бегу, и я на миг задохнулась.
– Джун, – мягко сказал начальник полиции, – идемте со мной.
Я вырывалась что было сил – царапала его, лягала, молила отпустить. Я подумала, что если я подниму бучу, то, возможно, не услышу то, что они хотели сказать.
– Элизабет? – прошептала я.
– В нее стреляли, Джун.
Я ждала, когда он продолжит: «…но все будет хорошо», но он молчал. Он лишь покачал головой. Уже позже я вспомнила, что он плакал.
– Я хочу ее увидеть, – сквозь слезы произнесла я.
– Это еще не все, – сказал полицейский.
В этот момент парамедики вывезли Курта. Лицо его было белым как полотно, в нем не осталось ни капли крови – все запасы, видимо, ушли на то, чтобы пропитать импровизированную повязку на туловище. Я коснулась его руки, и он перевел на меня остекленевший взгляд.
– Прости, – выдавил он. – Прости меня, пожалуйста.
– Что произошло?! – завизжала я. – За что я должна тебя простить? Что с ней случилось?!
– Мэм, – вмешался парамедик, – нам нужно отвезти его в больницу.
Меня оттащил какой-то санитар, и я смотрела, как Курта грузят в машину, бессильная что-то изменить. Потом начальник полиции вел меня к другой «скорой» и произносил слова, которые тогда казались мне твердыми и ровными, как кирпичи, и укладывались они в предложения, целую словесную стену, призванную отделить привычную мне жизнь от жизни, которой я отныне вынуждена буду жить. «…Курт дал показания… увидел, как плотник совращает Элизабет… Схватка… Выстрелы… Элизабет задело».
