Данил осмыслил сказанное не сразу.
— Теперь понимаю, как становятся авторитетами… — сказал он то ли собеседнику, то ли самому себе.
— Ты пока что понял, как о с т а ю т с я авторитетами… — без выражения сказал Фрол. Отвернулся, посмотрел на элегантнейшего негра — тот стоял у джипа, держа автомат стволом вниз, — хмыкнул-хехекнул, явно копируя незабвенный смешок Сухова из «Белого солнца пустыни». — Правда, впечатляет… А в запасе было еще что-нибудь?
— Да конечно, — сказал Данил. — Но и этого хватило выше крыши.
Негр был русский. Такое случается. Франсуа Петрович Помазов являл собою один из довольно многочисленных плодов Всемирного фестиваля молодежи и студентов, имевшего место быть в 1957 году. Пламенный интернационализм в сочетании с сексуальным любопытством породил самые неожиданные мимолетные романы — в самых причудливых сочетаниях рас, национальностей и колеров кожи. Сколько заграничных лялек покинули просторы нашей Родины «затяжелевшими», истории неизвестно. Правда, статистике неизвестно также, сколько «фестивальных» младенчиков запищали в границах Отечества девять месяцев спустя. Немало, определенно.
Будущая мамаша Франсуа угодила на фестиваль в качестве знатной ткачихи, комсомольской суперзвездочки захолустного уральского городка. К неграм в ту пору в российской глубинке отношение было нежно-трепетно-братское. Их любили горячо и заочно — как зверски угнетаемых зарубежным империализмом. А потом оказалось, что угнетаемые — не какие-то там абстрактные скелетики, громыхающие цепями, а вполне сытенькие мужики, проявлявшие к белым девочкам недвусмысленный интерес и сами вызывавшие томительное любопытство у провинциальных красоточек, не изведавших ничего, кроме прямолинейного лапанья на танцплощадке.
Мамочку Франсуа спас от всеобщего презрения, конечно же, фестиваль и время — в семьдесят седьмом ее без раздумий зачислили бы в валютные шлюхи и затравили, но в упорхнувшие хрущевские года черномазики были овеяны романтическим ореолом пролетарского братства и коммунистического единения. К тому же комсомолочка твердила, что обрюхативший ее Франсуа — героический подпольщик из джунглей, сражавшийся за свободу родины от злых колонизаторов в пробковых шлемах.
Она, впрочем, этому искренне верила, поскольку так сказал сам Франсуа (который на самом деле был вторым сыном туземного короля и на плантациях сроду не гнулся, проезжая мимо них исключительно в папашином «кадиллаке»)…
Провинция не любит удивляться долго. Когда схлынули первые пересуды и сплетни, кроха-негритенок прекрасно вписался в жизнь уральского медвежьего угла — ну, бегает, играет в «чику» и лазит по садам, как все сорванцы. В конце-то концов, конечностей у него тоже четыре, а голова одна, и бананов не просит, поскольку в жизни их не видел…
