Навстречу им кто-то шел. Минуту спустя Женевьева узнала свою сестру Оливию. И на какой-то безумный миг она подумала: как у ворот рая только что умерших встречают их близкие, возможно, если ваше сердце безнадежно разбито, то в Страну Разбитых Сердец вас должны ввести те, кто испытал то же самое.
Хотя Оливия, конечно, стойко отрицала свои страдания по поводу исчезновения Лайона Редмонда.
Гарри все продолжал говорить, хотя Женевьева едва слышала его сквозь внутренние рыдания.
— Точно не знаю, когда сделаю ей предложение. Наверное, дождусь подходящего момента. Наверняка во время праздника. Нельзя представить лучшей обстановки, чем Эверси-Хаус, полный друзей.
Гарри словно говорил на другом языке.
Кто он такой? Как он мог?! Как он мог помыслить о жизни без нее?!
Странно, но сейчас рассеянность Гарри совершенно утратила для нее очарование.
В душе Женевьевы боролись боль, ярость и потрясение, поэтому она молчала. Молчание всегда было ее защитой и ее наказанием, ее убежищем и ее местью. Тихая Женевьева Эверси.
Оливия позвала их.
— Как хорошо, Женевьева, Гарри, я так и думала, что найду вас с утра пораньше! У меня потрясающие новости. Мама велела вас найти и немедленно привести в дом. Нет, никто не умер, — поспешно добавила она.
«Кроме меня», — ожесточенно подумала Женевьева.
Но Гарри не терпелось узнать.
— Да говори же, Оливия!
— Потерпи, и скоро ты узнаешь, кого пригласил папа!
А вдалеке последний листок наконец упал на землю, словно совершая изящное самоубийство.
— Ты вылез из окна с голым задом? И спустился с дерева?
Брат Йена, Колин, оказался прекрасным слушателем. Йен больше не мог держать произошедшее втайне, а паб «Свинья и чертополох» в Пеннироял-Грин оказался подходящим местом для беседы.
— Мне удалось найти только рубашку. Она болталась на дереве. Я разорвал ее, пытаясь снять, поэтому пришлось обвязать ее вокруг талии, словно дурацкую юбку. Так я и дошел до дома. Из ботинок я нашел только один, да и то потому, что споткнулся об него. А револьвер-то был в другом! Просто удивительно, что он не выстрелил. Мне надо его найти! Этот ботинок стал почти частью меня, и мне не хватает его, словно ноги. Когда я голый спускался по проклятому дереву, до крови ободрал голень, чуть ли не кастрировал себя. Пришлось прохромать в одном ботинке несколько миль в темноте.
Йен не стал рассказывать о занозе, которую умудрился всадить на самом интересном месте во время своего побега, потому что она бы прочно вошла в сказания о семейке Эверси, как и дурацкая песня про Колина, которую и по сей день поют в пабах и на музыкальных вечерах по всей Англии. Ему никогда не дали бы об этом забыть.
