— Она в горячке — вот что я хочу сказать.
— Я должна сейчас видеть ее. Я не боюсь заразиться.
— Не надо бояться никакой заразы. Но вы все-таки не должны видеть ее.
— Я непременно хочу ее видеть.
— Мисс Эмили, я не слушаюсь вас для вашей же пользы. Кажется, вы должны знать меня настолько, чтобы положиться на меня.
— Я полагаюсь на вас.
— Предоставьте же мою хозяйку мне, а сами ступайте в свою комнату — вам нужно отдохнуть с дороги.
— Я хочу ее видеть! — упрямо твердила Эмили.
— Нельзя, говорю вам! Как вы можете беспокоить мисс Летицию, когда она не может переносить света в своей комнате? Знаете ли какого цвета ее глаза? Красные, словно вареные раки.
При каждом слове этой женщины, недоумение и беспокойство Эмили усиливались.
— Вы сказали мне, что тетушка больна горячкой. А теперь вы говорите о какой-то болезни глаз. Пожалуйста, посторонитесь и пропустите меня к ней.
Миссис Элмазер невозмутимо распорядилась переноской вещей и отпустила кеб.
— Вы, кажется, не верите мне, — вздохнула она. — Хорошо! У нас сейчас находится доктор. Спросите его, пожалуйста.
Она отворила дверь гостиной и ввела Эмили.
— Это племянница хозяйки, сэр. Пожалуйста, попытайтесь задержать ее, а то я не могу.
Доктор Олдей был пожилой румяный человек, вполне освоившийся с атмосферой страданий и горестей. Он заговорил с Эмили так, как будто привык видеть ее большую часть жизни.
— Престранная женщина, — сказал он, когда миссис Элмазер затворила дверь за собой, направившись к хозяйке, — такую упрямицу, кажется, еще не приходилось мне встречать. Но предана, и, несмотря на неловкость, недурная сиделка. Боюсь, что не могу сказать вам ничего хорошего о вашей тетушке. Ревматическая лихорадка, усилившаяся от положения этого дома, выстроенного из глины и возле стоячей воды, последнее время усложнилась горячечным бредом.
— Это дурной признак, сэр?
— Самый худший; он показывает, что болезнь коснулась сердца. Да, ваша тетушка страдает от воспаления глаз, но это не самый важный симптом. Мы можем облегчить боль посредством охлаждающей примочки и темной комнаты. Я часто слышал от нее о вас — особенно после того, когда болезнь приняла серьезный характер. Что вы сказали? Узнает ли она вас, когда вы войдете в ее комнату? Около этого времени обыкновенно начинается бред. Я посмотрю, будет ли спокойный промежуток.
— Кстати, — продолжал он. — Может быть, мне следует объяснить вам, почему я решился послать вам телеграмму. Миссис Элмазер не хотела уведомлять вас о серьезной болезни ее хозяйки. Это обстоятельство, по моему мнению, возложило ответственность на меня. Бред вашей тетушки — я говорю о словах, вырывающихся у нее в этом состоянии, — по-видимому, возбуждает какое-то непонятное чувство в душе ее угрюмой служанки. Она не пустила бы и меня в спальню, если бы могла. Радушно ли приняла вас миссис Элмазер, когда вы приехали?
