…И тень и прохлада — в туркменских садах,
Верблюды и кони пасутся в степях,
Рейхан расцветает в оживших песках,
Луга изобильны цветами Туркмении.
…Единой семьею живут племена,
Для пиршеств расстелена скатерть одна…
Ашир читал и мерно покачивался в такт напевной мелодии — ни один туркмен не читает иначе стихи великого шахира Махтум-Кули.
…Посмотрит во гневе на гору джигит —
Робеет гора и рубином горит.
Не воды, а мед в половодье бурлит,
И влага в союзе с полями
Вспомнив свой колхоз, пересохший Узбой, его белое от соли дно и московского геолога — разведчика воды, однажды гостившего у них, Ашир еще раз повторил последнюю строчку:
— И влага — в союзе с полями Туркмении…
Ашир перелистал весь сборник и, перед тем как закрыть его, снова остановился на своем любимом стихотворении, подивившись мудрости великого шахира. Еще несколько минут он посидел в раздумье и начал складывать в узелок свои вещи.
Ему бы сначала устроиться на новом месте, а потом уже сдать постель и забрать из тумбочки ее содержимое. Да вышло так, что постель он сдал, а в общежитии завода кроме койки в этот день ничего не получил.
Поздно вечером Ашир с узелком в руках вернулся на старое место, настолько уставший, будто целый день кетменем ворочал землю.
Спал он плохо, ночь была душная, стены помещения полыхали, как раскаленный под печи. Два раза он вставал и мочил под краном простыню, но уснуть не мог. Под утро Ашир не вытерпел. Он вытащил матрац во двор и только тогда немного вздремнул.
Чуть свет он отправился искать коменданта заводского общежития. Как ни торопился он устроить свои дела, а до полудня провозился и на завод пришел уже после обеденного перерыва. Зато в проходной еще с утра лежал пропуск, оставленный для него мастером, так что теперь дело обошлось без задержки.
Он спешил на работу, и его ждали!
Без привычки на заводском дворе можно было заблудиться. Ашир сначала растерялся в этом небольшом, ко шумном городке. Он принялся было считать корпуса с громадными окнами, но не досчитал до конца. Вагон, в тени которого он остановился, неожиданно сорвался с места, глухо скрипнул на стыке рельсов и быстро покатился в дальний угол двора.
Ашир отскочил в сторону и чуть не попал под грузовик. В кузове стояли тяжелые, сколоченные из толстых досок ящики, наподобие тех, в которых перевозят хищных зверей из цирка или зверинца, только без решеток.
Под широким навесом выстроились рядами новенькие культиваторы для обработки посевов хлопчатника и еще какие-то незнакомые машины, покрытые свежей краской. За стеной самого высокого здания поминутно что-то ухало. Там дрожала земля, будто в нее вколачивали толстые сваи. Забившимся в щелку сверчком звонко стрекотал моторчик, и трудно было определить, где он находится. Со всех сторон слышалась трескотня, похожая на звук сыплющихся на жесть дробинок. Казалось удивительным, как это кленовый садик во дворе завода выносит соседство с грохотом, с угольной пылью, с металлом. Но садик кудрявился, зеленел, а цветы своим тонким ароматом перебивали все другие запахи.
