— Она говорит в нос.
Две минуты спустя, Бенэн, Брудье и велосипедист вместе выехали на перекресток.
— Лесюер! Лесюер!
Это был Лесюер. Все трое принялись обниматься.
Потом Бенэн спросил:
— Куда ты едешь, Лесюер?
— Еду по направлению к середине фасада Амберской мэрии.
— Мы тоже.
— Я так и думал.
— Так что мы продолжим наше путешествие вместе?
— Понятно.
— У тебя есть проект, старина Лесюер?
— Есть.
— Бенэн, ты нам надоел с твоими вопросами. Ни Лесюеру, ни тебе, ни мне нечего сказать о наших проектах, пока не будет полночь, в субботу, у середины фасада Амберской мэрии. Ты отлично это знаешь. Ты обещал, как и мы.
— А могу я все-таки спросить у Лесюера, что это он играл на дудке?
— Я играл увертюру к «Парсифалю».
IV
ТРОЕ ПРИЯТЕЛЕЙ, И БОЛЬШЕ
Бенэн, Брудье, Лесюер выехали друг за другом на небольшую площадь, отмеченную смешным фонарем. Пообедали они в Сент-Антэме, на высотах; встали из-за стола при последних дневных лучах; с трудом взбирались в гору среди очень черных деревьев. Путь им указывало свечение дороги, с каждым шагом казавшееся все более неопределенным, все более призрачным. Потом, став добычей извилистого сновидения, они как будто спускались по спирали в самые недра земли. Бенэн, у которого был красный фонарь и который считал, что знаком с топографией Центрального Массива, спустился ощупью, без человеческих жертв. Брудье и Лесюер на одном из поворотов все-таки навалились друг на друга. Но машины так подперли одна другую, что седоки не скатились в ближнюю пропасть, как то было бы естественно.
Со времени встречи на скрещении дорог приятели познали радость быть втроем.
На ходу Бенэн и Брудье, верные своей привычке, держались Брудье правой, Бенэн левой стороны. Лесюер просто поехал левей Бенэна. Таким образом, они прочищали дорогу во всю ее ширину.
Бенэн время от времени восклицал:
— Это свинство! У вас обочины, вы катите по бархату. А я трясусь на самом хребте!
Но, в сущности, он ни за что бы не уступил своего места. Он был посередине; чем бы ни обменивались Брудье и Лесюер, перепадало и ему; он перехватывал каждое слово, каждый смешок. Иногда он даже повторял Лесюеру какую-нибудь фразу Брудье, которой Лесюер не расслышал. Он радостно обитал в наиболее богатой области дружбы.
Поэтому до мира ему почти не было дела. Он едва замечал виды. Он взглядывал на них, только если Брудье или Лесюер говорили:
— Глянь-ка на этот горизонт, вот здорово-то!
Он чувствовал бы себя не лучше на Орлеанском плато.
