— Так вот, арака, мой дорогой Яро, — желая переменить тему разговора, снова начал отец, — зло. Большая доля урожая уходит на ее приготовление. А урожай у нас, ты это знаешь, скудный.
— Да, это так, — подтвердила мать. — Араку любят мужчины с женским сердцем и женщины, лишенные женских качеств.
— Пусть счастье и богатство сопутствуют вашему дому! Помоги вам, всемогущий Льягурка! — как из-под земли выросла у нашего костра долговязая фигура монаха с лоснящимся лицом.
За ним шли служки с корзинами, бурдюками и мешками.
— Счастье тебе, добрый Онисимэ! — приветливо отозвался дедушка.
Мы все по примеру дедушки поспешно поднялись на ноги.
— Я вижу, вы еще не успели охмелеть, люди Шалиани? — продолжал монах, растягивая в недоброй улыбке свои червеобразные губы. — Кому-кому, а вам-то следует показать, как нужно пировать на великом празднике.
— Мои дети сегодня не хуже других веселились, добрый Онисимэ, а пить араку они не любят, — мягко ответил дедушка.
— Ты не прав, добрый Гиго, на празднике святого Квирика грех не выпить, не повеселиться, — монах перекрестился и вскинул к небу свои неживые глаза.
Женщины тем временем были заняты расплатой за святые услуги. Они укладывали в мешки мясо, лепешки, а в бурдюки выливали араку. Получив дань, монах сразу не ушел.
— Да, добрый Гиго, — вспомнил он, — правду ли говорят, что твои племянники выступили против правительства?
— Не знаю, добрый Онисимэ...
— Аббесалом и Ефрем одни выступили против правительства или с ними еще кто-нибудь? Вы не знаете? — вмешался в разговор отец.
— Это твой сын, добрый Гиго? — обратился монах к дедушке, сверля отца своими прозрачными глазами.
— Да, это мой сын Коция, он ученый человек, по-русски знает, в Широких странах бывал, — охотно ответил дедушка.
— Я вижу, бывал... бывал... — со скрытой угрозой произнес монах, переглянувшись со своими молчаливыми спутниками. — Нет, они не одни, к сожалению. Их совратили Сирбисто Навериани и некоторые другие отступники от святой веры. Они обманули многих людей. Разве ты не видишь, как мало сегодня пришло на праздник?
Я невольно оглянулся вокруг себя. Не было ни одного клочка свободной земли. Везде пир был в разгаре.
— Посмотри, мой сын, вот за этой полянкой уже никого нет, — сказал монах, как бы отвечая на мой невысказанный вопрос. — А раньше? Места не хватало и там, за полянкой. Сам пристав приходил, а теперь он уехал по делам в Кутаиси.
— Значит, не одни Аббесалом и Ефрем выступают против правительства, а весь народ? Так ведь, по-вашему, получается?
