— Бежать так быстро, что даже не отвечать на выстрелы.
— Значит, наши их преследовали? Сумели их догнать? — не терпелось мне.
— Догнали, к сожалению, догнали. Тьфу, будь они неладны!
— Почему же плохо, что их догнали? — недоумевал я.
— Наши взрослые были с ними слишком жестоки. Они убили последнего наследника их рода. Всех убили. Никого не оставили...
— А за что мы с ними враждовали? — спросила тетя Федосия.
— За что? Да за какую-нибудь случайную обиду. Точно не знаю, но, очевидно, за пустяк. Так ведь у нас, сванов, часто бывает. Драться дерутся, а за что — никто уже и не помнит.
Дедушка замолчал, минуту посидел в глубокой задумчивости, с усилием поднялся на ноги.
Вот и село Жамуж. Оно, так же как и Лахири, располагалось в долине реки Ингур, но несколько ниже по течению.
Сванские села не лепятся по обрывам и кручам гор, — ведь за неприступными перевалами они и так в полной безопасности. Чаще всего села располагаются по отлогим склонам гор, создавая своеобразный амфитеатр. Сложенные из каменных плит дома, покрытые плоскими крышами из сланца, кажутся приземистыми от соседства высоченных квадратных башен. Поэтому издали домов почти не видно, и только по числу башен можно представить себе величину села.
Сванские селения не отличаются разнообразием красок. Серое и черное — вот основные краски, которые замечает глаз. Но зато как щедро дополняет сама природа эту бедность!.. Вечно нарядны сверкающие снегами горные хребты. Множеством отч тенков переливается зелень горных отрогов. Говорливый Ингур соперничает своей голубизной с небом. А воздух Сванетии кажется видимым и осязаемым — так он чист и прозрачен.
Еще на окраине села Жамуж мы услышали причитания. По мере того как мы шли по селу, они становились все громче, пока не слились в один крик, от которого, казалось, стыла кровь. Я почувствовал, как затряслись колени. Идти дальше не хотелось. Дедушка, увидя мое замешательство, тихонько подтолкнул меня и буркнул:
— Ну, ну, не бойся!
Около дома покойника было особенно шумно. Сюда отовсюду подходили люди. У ворот все они принимались еще громче плакать, восклицать, бить себя по лицу руками. Женщины царапали щеки; у многих по лицу текла кровь.
— Теперь плачь как можно громче, — напомнил дедушка тете Федосии. — Чем громче, тем лучше. А ты, — обернулся он ко мне, — можешь не плакать, но и не проказь.
Напоминание это было излишним. Я и не думал проказить, меня обуял страх.
В мачубе на скамьях был установлен гроб с умершим. В помещении был полумрак, поэтому, войдя с улицы, я не мог рассмотреть лица покойного.
