Плыли вдали серебристо-фиолетовые горы. Ревели в белках медведи или ревели водопады — непонятно.
Всхлипывала Настасья Максимовна. Говорила вздрагивающим прохладным голосом:
— Ничево там нету, а оставлять жалко. Охаяли, наизголялись, а слеза так и течет, так и течет, Листратушка…
Нырнула лошадь, а потом колеса под увал — повторила эти слова Настасья Максимовна. И гак в каждом логу повторяла.
Устало погрохатывала телега. Молчал Калистрат Ефимыч. Фиолетовая полутемень извивалась по плечам, шипишником пахло с логов — тоскливо и неприветливо.
Подходили лога за логами. Травы в логах мягкие, как соболиный мех. Дорогу под колеса подбрасывает, как шкуры, — задремала Настасья Максимовна.
Снились ей медведи, поп Сидор и птичий гогот.
А гогот пошел на рассвете от озер. Гоготали гуси, чибисы голубоногие разрывали камыши.
Запахло от озер амином — холодными озерными травами…
И зеленый озерный бросился ветер — метнул к розово-фиолетовому небу лошадиную гриву, оправил шлею и синий волос Калистрата Ефимыча примял»
Тогда-то услыхали они из камышей:
— Здорово живете!..
Сидит в седле культяпый Павел — стремена подняты почти к самой луке. Резко, как чибис, кричит;
— Откедова?.. Куды?..
Не отвечает Калистрат Ефимыч. Лицо багровое от ветра, что ль, А глаз, глубоко, как сом в водах, — не» заметен.
— Тпру!..
Остановились лошади. Скосились глазами и весело по-человечьему заржали.
Скатился Павел с седла в телегу, чембырь к грядке привязал — достал кисет, говорит:
— Погоняй!.. Я с тобой!
— Не по пути, Павел,
Высек Павел из кремня огонек, раздул. Выкидывая из бороды камышинки, выговорил:
— Мне со всеми по пути. Одно — надоели мне все человеки! Я, Ефимыч, по-твоему, правду искал…
— Ну?
— Плюнул! Какое мне дело, пушшай сами ищут, а я за них отдувайся… Сёдни мужики, которы восстали, со мной в волость гумагу послали. Целую ночь камышами да болотинами пер, не поеду дале!.. Да чо я им, на самом деле, малайка?..
— Надоело?
— Аж пуп травой пророс, Калистрат Ефимыч, надоело.
Затрясся у него на бороде камышиный пух. Повел щекой Павел на Настасью Максимовну, сказал:
— Спит?.. Ты, паря, бабу-то добру подцепил. Однако мне так не везло!.. Кто за правдой-то идет, кляп проглотит. Оно… самогону нету у те?
— Нет… А как ты о боге?..
Завертел тот на щеках улыбочку хитрую. Голова стала коротенькая, культяпая.
— Етова я тебе сказать не могу. За ето мне князь Таврический ноги велел отрубить.
— А говорил — видмедь отгрыз?
— Так то я охотнику баял, врал.
