Но сейчас ей хотелось знать, каким Ралф был до того, как с ней познакомился. Чем он жил, что и кого любил, какие у него были планы на будущее и как он засыпает и просыпается. Саманте хотелось – о ужас! – варить ему кофе по утрам и запускать стиральную машину, предварительно запихав туда его любимые старые джинсы. Если у Дормера есть джинсы, да еще старые, конечно.
Ее независимость пошла трещинами и лопнула, потому что теперь она была зависима. И не знала, как с этим справиться.
Было бы проще, если бы у меня кто-то был, подумала она.
Было бы гораздо проще, если бы дальние родственники тогда, после смерти отца, не оставили ее в покое, а продолжили сумбурные семейные отношения. Пусть бы они ругались, пусть бы вели себя невыносимо, все это лучше, чем отпечатанная в типографии открытка на Рождество. Было бы проще, если бы она хоть раз задержалась с кем-то подольше, попыталась полюбить мужчину и теперь у нее оказался хоть какой-то опыт, как вести себя в подобных ситуациях. Но она старательно ни в кого не влюблялась. Она видела, как всю жизнь страдал отец, тоскуя по умершей жене. Она не хотела страдать так же, если, не приведи господь, с ее возлюбленным что-то случится.
Она даже к подругам относилась осторожно, старалась не лезть в их жизнь и, хоть и рассказывала им большинство секретов, некоторые мысли удерживала при себе. У подруг была своя жизнь и свои проблемы. К тому же даже самая задушевная дружба – это не то, совсем не то.
Было бы проще, если бы у меня был ребенок, подумала Саманта.
Если бы тогда, несколько лет назад, она все-таки решилась бы рожать, сейчас ее сыну или дочери было бы уже… да, пять с половиной. Тогда Саманта встречалась со Стивеном Саммерсом, человеком из высшего общества, приятным во всех отношениях. Она что-то упустила, и на плановом осмотре ей сказали, что она беременна. Срок был маленький, и Саманта, почти не раздумывая, решилась на аборт. Ее карьера была на взлете, Стивену дети были не нужны, это она точно знала, да и не хотелось ей строить с ним семью. Ей вообще не хотелось семьи. Одной гораздо лучше.
Теперь она понимала, как сильно испугалась тогда. Какой громадной показалась ей ответственность и тот океан любви, где можно утонуть. Она побоялась захлебнуться. Ведь ребенок – это человек, ближе которого нет. Он был бы совсем ее, и она бы несла ответственность за каждую секунду его жизни, за его шаги, голос, торчащую прядь волос на макушке. Сейчас ребенку было бы уже пять. С половиной. Она ходила бы с ним гулять, рисовала бы смешных животных в большом альбоме, читала бы вслух книжки и сидела бы рядом, если бы он болел. Это была бы совсем другая жизнь, и тогда она ее для себя не захотела.
