Он не мог более оставаться в Вашингтоне, где, кроме гнева и презрения ко всему окружающему, ничего не испытывал. Переехал в Нью-Йорк, поселился в фешенебельном отеле «Уолдорф Астория», в десятикомнатном номере, раскладывал пасьянсы, язвил «демонического Рузвельта» или лживых журналистов. Просматривал газеты; натыкаясь на очередные проклятия, отбрасывал их в сторону.
Его называли «лакеем Уолл-стрита», печатали интервью с «людьми улицы»: «Моя мать голодала по вине Гувера»; «Отец потерял работу из-за Гувера»; «Бедные дети стали сиротами по вине Гувера». Он не только ничего не делал, чтобы остановить коллапс, он создал его! Депрессия теперь именовалась «Депрессией Гувера». В речах демократов Гувер выглядел ограниченным реакционером, оттенять успехи «белого рыцаря Рузвельта при черном коне Гувере» стало любимым занятием ньюдилеров.
Сквозь окна отеля не проникал шум улицы, да и улица с высоты тридцать первого этажа казалась игрушечной, но он все еще слышал жуткие крики, видел искаженные злобой лица, видел человека, который бросился на него и был в последний момент схвачен парнями его охраны. Он не ожидал такого потока ненависти. Все четыре года он нес тяжкую ношу заботы об общем благе, все силы разума и воли отдавал делу и считал избранный им путь выхода из катастрофы единственно правильным.
Он не находил себе места и в Нью-Йорке и в начале апреля уехал в Пало Алто, в свой дом в Стэнфордском кампусе. Здесь, в кругу друзей и пламенных сторонников он немного приободрился и принялся обличать новую администрацию во всех смертных грехах. Он не вдавался в сущностный анализ «Нового курса». В речах и статьях, в сборнике «Вызов свободе» утверждался только один тезис: Рузвельт ведет страну к социализму и фашизму. Его «программы превратят людей в автоматов, марширующих гусиным шагом под розоватым флагом плановой экономики. <…> Вместо нации, уверенной в своих силах, они продуцируют нацию попрошаек». Рузвельт не оставался в долгу, язвил Гувера при каждом удобном и неудобном случае и категорически отказывался привлекать его даже к делу, в котором тот имел непревзойденный опыт. Когда разгорелась Вторая мировая война, Рузвельту предложили назначить Гувера на пост руководителя мобилизационной экономики. «Я не Иисус Христос, — ответил президент, — и не собираюсь воскрешать Лазаря».
Помимо взаимной перепалки, никому не делавшей чести, Рузвельт пошел на шаг, уж совсем недостойный великого человека. Его министр внутренних дел Икес объявил, что Гувер не только не имел никакого отношения к плотине на Колорадо, носящей его имя, но и препятствовал ее строительству. Несмотря на многочисленные протесты, Икес распорядился именовать плотину Boulder dam, по названию каньона.
