Он нетерпеливо ждал Кубрата. Там еще груда мешков на земле, должен позвать. Кубрат его позвал, но ни Руслану кидать те мешки, ни Кубрату его понукать явно не хотелось.
— Ворочай потихоньку. Управишься до вечера, и хорошо. Скучно. Потолкуем.
— Учил бы меня по-вашему.
— Да? Добре. Только не сейчас.
— Ожил твой зять?
— А? Ожил, ожил! — сам ожил мрачный старик.
— Сильный бахши.
— О! Сильный. Наверно, сильный. Однако, — старик оглянулся, понизил голос, — не бахши Хунгара вылечил.
— А кто?
— Я с вечера дал хорошее питье. Отвар из редких трав. Здесь, на Днепре, их отыскал. Но все говорят — бахши хороший. А меня… ночью даже к костру не пустили
— Это почему?
Бахши не любит знахаря, знахарь не любит бахши. Он в бубен стучит, кричит, незримых духов гонит. Но хворь не дух. То есть дух, но не бесплотный. Хворь бродит в образе бабы, птицы, змеи. Ее можно потрогать. И одолеть только тем, что можно потрогать: амулетами, травами. И еще — слышимой речью. Всем, что создано синим небом, которое тоже всякий видит над собою.
— Если бахши непричастен… что стало с Идаром? Зачем… — Смерд заплакал, жалкий, брошенный, совсем по-детски.
— Кто знает, сыне, кто знает. Знает один Хан-Тэнгре. Один Хан-Тэнгре. Он добрый. Он мудрый. — Кубрат долбил истово, тупо, с испугом — а вдруг божество не поверит его чистосердечию. — Он ясный. Хороший. Верь ему. Он поможет. Светлый Хан-Тэнгре. Славный Хан-Тэнгре. Великий…
Опять кровь. Весь бок намок. Бек зажал рану скомканной рубахой, сказал прибежавшему брату:
— Слушай. Давно… ты был малышом — ударил я тебя по щеке, всю жизнь сердце болело. Каюсь до сих пор. Прости. Я ухожу. Не хнычь, не девушка. Дай руку…
Он почти перестал дышать. И, боясь — не доскажет, судорожно, с хрипом, лишь горлом, а не глубью легких, втягивал воздух, бил кулаком в неподвижную грудь, чтоб ее всколыхнуть.
— Запомни мою речь.
Ты — из рода Аттилы.
Не подпускай к себе непутевых…
…Чтоб о тебя до визга обжигались.
Никому не давай пощады…
…Особенно — урусам.
Это хитрый народ. Терпеливый. И — переимчивый. Засели в лесах, болотах. Сквозь кусты глядят, на ус мотают: у кого что хорошо, что плохо. Ждут, молчат…
…Они — наша смерть.
Режь их, где можешь…
Рот его наполнился кровью. Захлебываясь ею, он сплевывал на руку брата, охал, кашлял, мотал головой, скрежетал зубами.
— Жги под корень всякую лесную, горную и город-скую нечисть. Держись за степь, за тех, кто в ней живет по старому укладу. За все степное…Не позволяй булгарину пахать.
