Алп-Ильтувар покосился на проповедника, озорно подмигнул Карасю, — и, не удержавшись, фыркнул.
Обиженный странник ушел, бормоча проклятья.
Князь спохватился: нехорошо он себя ведет, не подобающе беку, помрачнел, напустился на бунтовщиков:
— Наглецы! Тут дело… государственное… а вы из него потеху сотворили. Где это видано: старца святого пороть?!
— Подале б от этаких потех, — вздохнул Карась. — Кровавые потехи. Какой же ты князь, ежели свой народ даешь в обиду хитрым чужакам?
— Даю, — чтобы мой народ меня не обидел. Э! Нашел я, с кем о делах своих толковать. Сидите, помалкивайте. Благодарите меня, что не убил я вас, как хочет того Киракос. Вы мне по душе. Люблю лихих молодцов. Я и сам был смолоду озорной… — И князь, вспомнив, должно быть, какую-то давнюю свою проделку и усмотрев в поступке этих двух русичей нечто сходное, расхохотался.
Карась:
— Спасибо, родной! Спасибо, милый! Дай тебе новый твой бог стать каганом хазарским.
— А? — вздрогнул Алп-Ильтувар, как вор, пойманный на месте преступления. — Ну, ты. Не твоего ума это дело. Молчи.
— Верно, не моего! — с готовностью — Карась. — Молчу, светлый князь, молчу.
— Вы опасные люди, — задумался бек. — Может, И впрямь вас убить?
— Что ты, что ты, светлый князь! — завопил Карась. — Что ты, что ты, наш распрекрасный! Зачем добро губить?
— А ты что скажешь? — савур — Руслану.
— А мне теперь на все наплевать. Хочешь убить — убей. Нашел, чем удивить.
— Обманулся в ромейской вере? — усмехнулся князь понимающе. — На что она тебе? Мне нужна, чтобы править моим народом, моему народу — чтобы мне подчиняться. А тебе, рабу, надо думать, как выжить и, если удастся, домой убежать. Ну, будьте здоровы.
— А князь-то… свойский, — усмехнулся Карась, когда бек вышел из хижины, где их держали под стражей.
— Вот завтра наденет тебе на шею рогатку — узнаешь, какой он свойский, — проворчал Руслан.
…Не осенял на сей раз Киракос уходящих крестным знамением. Только один человек и нашелся, чтоб помахать им вослед. И тут — гот Иоанн.
— Бросар! — кричал, зло смеясь. — О, бросар…
— Чтоб тебе сгинуть, — плевался Руслан.
Больше нигде, никогда он не встречался с ним. Также, как и с добрым Урузмагом. Алан Урузмаг покинул столицу еще зимой, обнявшись с Русланом и Карасем и даже прослезившись на прощание. Это был человек. Он-то и был юному смерду в пути истинным братом. Зато впереди ждали Руслана новые встречи — чаще печальные, чем радостные.
Остались вдали сады, виноградники и огороды, средь которых четко, как серый утес на кудрявом зеленом лугу, возвышался город Самандар. Степь началась.
