Он пытается забыться в работе. Мать его убеждена — и это вполне естественно, — что женитьба была бы для него лучшим лекарством. Но в ответ на все ее предложения он только отшучивается. Не знаю, действительно ли он отпустил приписываемую ему шутку о «мадемуазель Элоизе, девице до отказа заряженной темпераментом, которого я поджигать не собираюсь», но сомневаюсь, что она была адресована отцу этой особы, который просил контрамарки на спектакль. По всей вероятности, тут произошло смешение двух разных случаев. Секретарь Лирического театра действительно послал би?еты в ложу отцу Нинет Шегийом: он пишет об этом матери в письме от 21 июня 1855 года, шутливо добавляя: «А он, неблагодарный, не предложил мне руки своей дочери… Как будто я не в состоянии, не хуже любого другого, составить счастье этой юной и богатой наследницы».
Неудача с Лоранс Жанмар в 1854 году из-за шутки, послужившей, впрочем, лишь поводом, не была сколько-нибудь чувствительной — ведь девушка эта уже решила вступить в другой брак, оказавшийся, кстати сказать, несчастливым. То, что нантские семейства не очень-то высоко ставили молодого драматурга, его, конечно, обижало, но провалы матримониальных планов, которые строила его собственная семья, были ему совершенно безразличны.
На жизненные события и обстоятельства каждый реагирует в зависимости от особенностей своего психического склада и душевного состояния, порожденного первыми реакциями, оставляющими свой отпечаток. Маленький Жюль проявил себя с самого начала как ребенок с богатым воображением, увлекающийся играми и верховодящий в них (письмо одного преподавателя, приводимое госпожой А. де ла Фюи в ее книге, гл. III). Он был весельчак и даже насмешник. Шутки его были в духе времени, когда допускалась грубость, но запрещалось распутство. Современные красотки состроили бы гримасу на то, что вызывало громкий смех в пятидесятых годах прошлого века. Вкус к вольной шутке сохранился у него на всю жизнь. Письма его к родственникам напичканы такого рода балагурством.
У меня вызывает сомнение, будто на «обедах одиннадцати холостяков» он произносил «в высшей степени сальные стишки», как утверждает его нантский биограф[35], которая, пользуясь, может быть, отдаленными воспоминаниями жителей Нанта, осталась под впечатлением, что молодой человек являлся для своих чопорных сограждан скандальной личностью! Разве город его детства не нашел, что такая невинная комедия, как «Сломанные соломинки», была вызовом приличиям?
