Директор тупо уставился на нее.
— Я очень сожалею, что слишком поторопилась, когда вы попросили меня подписать ту памятку, — начала она, пытаясь улыбнуться. — Я подпишу это сейчас, если можно.
— Я рад, что вы вняли голосу своей совести. Я надеюсь, вы поняли, что дело стоит того. — Он начал шелестеть бумажками на столе. — Что касается вашей работы, то боюсь, что вы слишком поздно изменили свое мнение. Дело в том, что ваша должность уже занята двумя преподавателями из числа наших новых друзей, которые даже отказались от платы за свой труд…
Голова у Эндрю раскалывалась от боли, а нос и глаза были забиты и переполнены слезами:
— Но ты же говорила, что я мог бы последний год… — захныкал он. — Говорила, что это было бы хорошо для меня. Вы оба говорили это…
— Значит, мы ошибались. — Его мать протянула руку за бельевой прищепкой в холщовый мешок с вышитой на нем маленькой девочкой, держащей в своих ручках пригоршню бельевых зажимок. Мешок лежал в корзине, которую держал Эндрю. — Я сказала: «Нет», — и давай больше не будем возвращаться к этому разговору. Это мое последнее слово.
— Но это будет в церкви. Отец О'Коннел не возражает.
— Есть много таких вещей, против которых он не возражает, когда ему полагается быть человеком Господа. Ты не приблизишься больше к церкви без меня или твоего отца, ты слышал, что я сказала? И ты не должен иметь что-нибудь общее с Миссис Вейнрайт или с церемонией украшения пещеры, ты вообще не должен общаться с этой женщиной.
— Но ведь ты же обещала, что вы с папой придете посмотреть на мою работу в этом году!
— Я ошибалась, неужели ты не можешь этого понять? Господь послал Гудвина Мэнна указать нам, где мы поступали неправильно. Дай мне корзину сюда, если ты продолжаешь быть таким тупицей. Я возьму прищепки сама.
Когда она схватила корзину, то выпустила из рук только что постиранное белье:
— Теперь посмотри, что я сделала из-за тебя, ты, маленький дьяволенок. Правильней всего было бы тебе пасть на колени и просить Бога о прощении.
Земля врезалась в голые колени Эндрю:
— Пожалуйста, Господь, прости меня, — пробормотал он и повторил то, что сказала ему мать, — за то, что я так испытываю терпение моих родителей…
— Теперь убирайся в свою комнату и закрой дверь! — велела ему мать. — И не спускайся вниз, пока не поймешь свои ошибки и не образумишься.
Эндрю почувствовал, что этого не будет никогда. Он оступился, нервно взглянув на стоящего в кухне отца, который смотрел на него. Его отец быстро отвел взгляд к небу, словно жирное серое небо что-то значило для него.
