— Что ж, ты сама бросаешь камень себе под ноги, — предупредил он. — Я сделал все, что мог.
Он засунул ноги в сандалии и двинулся к выходу, надутый, похожий на изваяние. В дверях остановился, повернулся назад и снова уселся на возвышение. Теперь его голос перешел в доверительный шепот.
— Они из кожи вон лезут, можешь мне поверить. И своего добьются. Вы будете стерты с лица земли — вы и ваш дом. Ты нарушишь свой долг, если не сумеешь убедить Гьяна отказаться от безумных мыслей.
— Я передам ему ваши слова, — обещала Аджи. — Это все, что я могу сделать.
— Рай-сахиб совершению уверен, что его сына освободят. Упрямством Гьян ничего не добьется. Дамодар велел сказать, что вернет даже те сто акров, которые твой сын продал во время суда. Подумай об этом! Гьян разбогатеет, неужели ты не понимаешь? Он получит Пиплоду и все поля, которые принадлежали тебе и твоему мужу. Твой внук сможет продолжать учение, он женится и приведет к тебе в дом помощницу. Он продолжит род!
— Я передам ему все, что вы сказали, — покорно отвечала Аджи. — Это его дело. Почему бы сейчас не позвать его? Он, должно быть, в…
Пандит сразу отступил.
— Нет, ни в коем случае, — воскликнул он, тряся головой и отчаянно жестикулируя. — Твой внук слишком горяч. Но должен же он понимать, в чем его польза. Я слышал, он чуть не сломал Какаджи руку… Какая грубость!
— Мальчик сам не свой, — объяснила Аджи. — После того, что случилось. Почти ни с кем не разговаривает. Даже не молится.
— Непростительно! — произнес пандит. — Ты должна привести его в чувство. Поговори с ним, когда я уйду. Растолкуй, что ему же будет лучше. И пусть молится Шиве…
В тот же вечер Аджи все рассказала Гьяну. Он молча выслушал ее. Потом лег спать, так и не произнеся ни слова. А ночью ушел из дому. Он выставил оконную раму в своей спальне и выскользнул тихонько, чтобы не услышала Аджи. Почти всю ночь Гьян бесцельно бродил по полям, долго сидел под деревом на деревенской площади. Когда он возвратился домой и так же неслышно шмыгнул к себе в комнату, уже кричали петухи. Наутро Гьян поехал автобусом в Сонаварди. Он хотел посоветоваться с Раммуни Шармой, адвокатом, хорошо относившимся к Хари.
Слушая его, Шарма низко склонился над столом и что-то чертил синим и красным карандашом.
— Вы совершенно правы, с этими людьми нельзя иметь дела. Но, может быть, не стоило и грубить им?
— Я не мог сдержаться, — признался Гьян. — Я хочу видеть Вишнудатта на виселице, а они требуют, чтобы я показал на суде, будто его тогда не было в поле. А с этим мудрецом-пандитом я даже не виделся…
