Там, где звенит Енисей... | страница 5



— Твою старую одежду отец увезёт домой, — сказала Раиса Нельчевна.

Уля впервые в упор посмотрела на Раису Нельчевну и крикнула звонким, упрямым голосом, так, что все обернулись:

— Не отдам! Это мама мне сшила!

И, как была, голышом, бросилась к выходу. Так быстро, что никто не успел её остановить. Толкнула дверь и выскочила в холодные сени, где на полу лежал снег. Ну и что, она снега не боялась! Ещё бы секунда, и Уля выскочила бы на улицу, на мороз. Но тут подоспела старушка банщица, — увидев беглянку, ахнула:

— После пара-то! Ах ты глупая!

И, подхватив, мигом внесла её обратно в раздевалку.

Уля больше не ершилась, только поглядывала на всех с обидой.

Раиса Нельчевна стала быстро одевать её.

— Ну что ж ты упрямишься, — говорила она. — Смотри, какое красивое платье, все девочки в таких ходят.

Уля молчала. «Совсем и не красивое, как они не понимают?! — удивлялась она. — Мама мне сшила из самой мягкой, самой тёплой шкурки — пыжика, молодого олешка, — рубашку и штаны, вот они-то красивые!»

Нелё уже надела своё коричневое школьное платье. Повернулась в одну, в другую сторону — всё ладно. Подошла к Уле. Пригладила складки на Улиной юбочке, расправила ей воротничок. На минутку задумалась, даже губу закусила: что бы ещё придумать? И вдруг сообразила. Достала из кармашка бусы, посмотрела на них — вон какие красивые! — и надела Уле на шею.

— Носи.

Бусы были из красного бисера, а кое-где из синего. Нелё их сама нанизала, ещё летом. Она потянула Улю к зеркалу.

— Посмотри. Верно, красивые?

Дома у Улиной мамы было зеркальце, маленькое, круглое. Уля любила в него смотреться. Но в нём можно было увидеть только нос и глаза. Здесь зеркало было громадное, больше Ули ростом. Уля глянула и ничего сперва не поняла. Нет, видно-то было очень хорошо. Вон сбоку стоит Нелё и прихорашивается. А рядом с Нелё — совсем незнакомая девочка, с короткими, не очень послушными волосами, в таком же, как и у Нелё, платье. На шее у девочки бусы. Кто же это? Неужели это она, Уля?..

А Нелё — там, в зеркале, — повернулась к той девочке, поцокала языком и сказала:

— О, бэй! — А потом по-русски — Хорошо!

Уля посмотрела на ту Нелё, в зеркале, потом на Нелё, что рядом, потом опять на девочку с бусами… И, улыбнувшись ей, тоже сказала: О, бэй!

На Данилкиной речке

Наконец-то кончился этот невероятно длинный для Ули день. Спать её положили рядом с Нелё, только на другой кровати. Простыни, подушки — белые-белые, гладкие и холодные, словно снежный сугроб. Уля попробовала свернуться комочком — неудобно, сунула голову под подушку — тоже неудобно. Дома-то она сейчас бы легла на оленьи шкуры и укрылась бы оленьей шкурой. А главное — не одна. Под боком у неё возились бы сестрёнка, братик, спорили бы, кому куда лечь, и, угомонившись, сразу бы уснули. А во сне они совсем смирные. Как далеко они сейчас! А она — тут, совсем одна. Зачем только придумали эту школу?! И зачем спать кладут поврозь?