Кроме Тимки, в уголке у них живут ещё уточка-нырок с подраненным крылом, гусь-белолобик — у того подвязаны оба крыла, и ещё две пуночки — одна с общипанным хвостом, а другая совсем здоровая, никто не знает, почему она не улетела осенью вместе с другими птицами в тёплые края: может, не хотела покидать раненую подружку? Всех их ребята поместили в живой уголок.
Раньше, когда был ещё щенком, жил в уголке и Чердыш. Недолго. С наступлением первых холодов его выдворили на улицу. Ездовая собака не должна привыкать к теплу: привыкнет — зимой, в мороз, будет мёрзнуть. Чердыш сначала скулил, зяб, но скоро у него выросла густая шерсть, и он перестал бояться даже самых крутых морозов.
Куропатку весело приветствовал гусь-белолобик.
«Го-го-го!» — сказал он. (Это, наверно, означало: «Добро пожаловать!»)
Песец Тимка сначала вроде не заметил гостью. А потом вдруг приподнялся и уставился на неё колючими глазками.
Куропатка не обратила на это внимания, шустро обежала свою клетку и, вытянув шею, сунула клювик между палочек решётки, словно хотела познакомиться. И Тимка, к удивлению ребят, перестал сердиться, преспокойно улёгся, положив острую мордочку на лапы. Тимка был умный песец. Он понял: зачем попусту сердиться? Здесь, в уголке, надо жить всем в мире.
Ребята были рады за куропатку: в уголке ей будет хорошо, тепло, сытно. Столько корма, сколько они ей принесут, она, наверное, и не съест, а главное, никто не обидит: ни сова, ни песец, ни охотник. Живи себе до весны, а весною выпустят на волю, тогда летай где хочешь! Летом в тундре хорошо: вдоволь всего — и еды, и солнца!
Одна только Уля с грустью смотрела на белую птицу в тесной клетке.
«Жирная, однако, станешь, — думала она, глядя на куропатку, — как летать будешь? Забудешь, поди, что и крыльями надо махать. Пропадёшь!»
Мастерская Дедушки Мороза
До зимних каникул было ещё далеко — наверно, целый месяц, а все ребята в школе уже о чём-то шептались, сговаривались.
У двери комнаты старшеклассников, словно часовой на посту, стоял Витя Ямкин, и чуть в коридоре покажется кто-то из взрослых, он сразу начинает выкрикивать: «Лучини то-то-то… Або то-то-то-то…»[9] —и при этом ещё притопывал ногами.
Голос у Вити такой звонкий, что из всех дверей тут же высовывались ребята и спрашивали:
— Ты что, Вить?
А те мальчишки, тайну которых он охранял, говорили:
— Никого же нет, чего ты верещишь, как заяц?
— Так шли… — отвечал Витя.
— Может, и шли, так давно ушли, а ты всё верещишь.
