— Товарищи, боевые друзья мои, перед вами — старый солдат! — начал капитан. — Еще до Октябрьской революции, когда многих из вас на свете не было, я служил в полку, который насчитывал двести семьдесят пять лет существования. Мой дед сражался под знаменем этого полка во время героической обороны Севастополя. Двадцать пять знамен получил полк за боевые отличия. Со священным трепетом я, молодой в ту пору солдат, смотрел, когда их проносили перед строем... — Он помолчал, словно собираясь с силами. — Некоторые из вас, возможно, слышали, почему я прибыл именно в эту часть. Знамя вашего полка прославлено подвигами воинов в первые годы Великой Отечественной войны. На нем кровь героев, кровь моего сына... моя кровь. Так клянусь вам, боевые товарищи мои, что не посрамлю это святое знамя!
Он снял шапку. Некоторые из молодых солдат последовали было его примеру, но, увидя суровые лица ветеранов, стоявших навытяжку, поспешно надели шапки.
— Я очень любил своего сына... Те из вас, кто имеет своих детей, поймут меня без слов... Но, быть может, именно потому, что мой Юрий и его друзья защитили своей жизнью истоки нашей великой русской реки Волги, фашисты не прошли у Сталинграда, не прошли на юге, а сейчас изгнаны с большей части территории нашей Родины. И вот, дорогие друзья, что я хотел вам сказать: отныне полк сына — мой полк, рота, в которой он служил, — моя рота. Обещаю заботиться о вас, как командир и отец. Но будет нужно, я пошлю вас в огонь, как послал бы родного сына, если бы он был живой. — Голос его постепенно окреп, маленькая сухая ладонь сжалась в кулак, который он выбрасывал вперед во время своей речи. — И сам первый пойду в огонь, если будет нужно, если прикажет Родина!
Сердцем понимали солдаты, что не просто слова говорит этот немолодой капитан. Такой пойдет, не моргнув глазом, в огонь. И грозно прозвучало на лесной поляне приглушенное «ура», а станковый пулемет застучал на опушке, словно захлопал в стальные ладоши.
В полк мы вернулись поздно. Нас ждали. В большой клубной землянке выстроились вдоль стен солдаты. Парторг Воронин, у которого правая сторона лица совершенно раздулась от флюса, представил Ломакина. Под развернутым знаменем капитан дал клятву не посрамить своих боевых товарищей.
Анатолий Степанович хотел остаться в полку, но его вызывал к себе командир дивизии, которому капитан не успел представиться.
5
В дивизию мы возвращались в темноте. Справа белела Ловать, по которой теперь сплошным потоком шло «сало». Иногда шуршание и хруст заглушались громким плеском: это льдина, попав в затор, вставала на дыбы и шлепалась в воду. Капитан шагал молча, стараясь не сходить с утоптанной дорожки. Неожиданно он повернулся ко мне.
