Грахову стало одиноко и грустно. Он оттолкнулся от забора, прошагал мимо машины, мимо сарая, на огород. Тропинка повела вниз, на берег, заросший молодым ольшаником, вербами. Грахов не пошел туда, где радостно повизгивала детвора, с разбега влетел в густой тальник, продрался и сразу очутился по колено в воде.
Маленькая мутная речка несла птичий пух и помет. Мелкая и невзрачная, она успокаивала. Словно ее-то Грахову не хватало. Постепенно забывая обо всем, разделся, кинул одежду на кусты. Лег животом на мягкое илистое дно, оставив наверху лишь голову, подпер руками подбородок, вдохнул теплую сырость, горький запах краснотала. Он наслаждался уединением. Он и раньше лечил себя бездумьем. Ни живое, ни мертвое не мешало ему усыпить себя, хотя он и бодрствовал. В такие минуты он становился вне мира, в котором жил, чтобы вернуться в него налегке, словно заново.
Коротко, стомленно заржала в сарае лошадь, в небе протянулся напряженный рокочущий шум реактивного самолета. Но звуки эти жили сами по себе, не трогая Грахова.
Вернулся Грахов в избу успокоенный, прошел к топчану, где оставил галстук, чуть посмеиваясь, слушал, о чем говорит Леха с хозяином.
— …Да он пробежится, клади на бочку тыщи… — говорил Леха, стуча вилкой.
— Новыми?
— Долларами.
— А на кой они мне нужны, доллары эти?
— Вот и я говорю.
— Заезжать-то будешь?
— Смотря как проводишь.
— Я ж тебя не обидел. Хошь, бутылку в дорогу дам?
— Давай. И сыграй мне что-нибудь на прощанье. На этой вот штуке. Дорогая, наверно.
— Не играю я на пианино, сказал же.
— А стоит. Сын играет?
— Мал еще. Пусть стоит, чего ей не стоять. Не корова — есть не просит. Ко мне зять приезжает из города, друзья у него культурные.
— Да, культура, брат, такие деньги требует. Хоть воровать иди.
— Это верно. Держи-ка. Пей, да дело разумей.
Зазвенела посуда, и оба заговорили в один голос. Грахов вышел во двор.
В сарае тихо звякало ведро. Подойдя к двери, Грахов застал Андрюшу за работой: опять мыл коня. Почти забравшись ему под брюхо, увлекшись, старательно водил мочалкой, смывая пену. Только сейчас Грахов заметил, какая у Фаворита гладкая плотная шерсть и как линии спины и груди, плавно сужаясь у шеи, тянутся вверх, очерчивают точеную голову, но не завершаются, будто бы требуя пространства. Чувствуя себя лишним, Грахов направился к самосвалу, влез в кабину, нажал на кнопку сирены. Появился Леха, за ним хозяин; вышел из сарая, грустно уставился на Грахова Андрюша.
