– Рад был познакомиться с вами, Дж. С., – попрощался с хозяином магазина Тревис.
– Ты, наверное, какой-то особенный, сынок, если она позволила тебе задержаться. Обычно у нее с гостями разговор суровый, пять секунд и с глаз долой. – Он задорно улыбнулся, но тут же осекся. – У нее была трудная пора. Двое мужчин ее обманули, вот она и замкнулась в себе. Понятно, что в душе у нее много шрамов, да и во рту до сих пор оскомина.
Дж. С. Томас склонил голову набок и прислушался к шуму мотора.
– Вы лучше поторопитесь, а не то она уедет одна.
– Да, она на это способна. – Тревис повернулся и двинулся к выходу.
– До скорой встречи.
Кали сидела за рулем с каменным лицом и поджидала его. Когда Тревис открыл дверцу и устроился рядом с ней, она сразу рванула с места, и шины зашуршали по гравию при выезде на шоссе. По дороге домой никто из них не проронил ни слова. Тревис откинулся назад и сидел, тихо улыбаясь. Ему понравилось, что она, наконец сняла маску и начала открыто выражать свои чувства. Значит, ее душа еще жива. Из намеков Дж. С. он понял, что она сумела выдержать все испытания лишь благодаря железной воле.
Кали резко притормозила у черного хода и выскочила из джипа. Тревис взял сумки с продуктами и почтой и направился в дом вслед за ней. Он вынул покупки и стал наблюдать, как она принялась молоть кофе.
– Почему вы так боитесь быть самой собой с другими людьми?
Кали резко повернулась и вызывающе подбоченилась.
– Я готова забыть о прошлом, но вам-то оно не безразлично, – ответила она сдавленным от волнения голосом. – Вам легко говорить, что я должна свободно держаться и не таить пережитое в душе. Еще бы, вы никогда не разводились, Тревис. Вы не сидели в зале суда рядом с репортерами, слетевшимися, словно воронье на падаль. Как им хотелось услышать грязные слова в адрес Блейна, а потом расписать об этом в газетах. В те дни я такого о себе наслушалась, что надолго хватило. Другого это бы разрушило, но я не позволяла себе сдаться. Мне надо было крепиться, чтобы никто не узнал, как глубока моя душевная рана. – Она оборвала себя, удивившись, что разоткровенничалась с человеком, которого еще совсем не знала.
– Кали, вы говорили, что избавились от яда в душе, когда написали повесть. Но, по– моему, отнюдь не полностью, – невозмутимо заметил Тревис. – Вы по-прежнему прячетесь за высокими стенами и отвергаете любую помощь. Но настанет день, и вы попросите о ней, а рядом никого не будет. Вам пора остановиться в своем ожесточении.
