Об этой операции узнали в Москве. Через дипломатические каналы, через донесения разведчиков. Срочно прилетели два генерала, разбираться и выяснять, что же там, у душманов, произошло и что с ними стряслось. В сводке для генштаба этот бой за высоту 3234 прошел как просто «бой местного значения». А по поступившим данным из Пакистана, их госпитали заполнены ранеными и убитыми афганцами, наемниками: иорданцами, пакистанцами, африканцами, китайскими советниками и даже несколькими европейцами. Генерал-губернатор Северо-Западной провинции генерал-лейтенант Фазиль Хак бродил по палатам, раздавал подарки, выражал сочувствия, а наш генштаб довольствовался, как сказал разгневанный маршал Ахромеев, «филькиной грамотой»: «Разведка докладывает: со стороны противника был задействован пакистанский спецназ; Громов, командующий, докладывает, что среди тел погибших идентифицировали негров и азиатов, а мне подсовывают доклад — ничего экстренного. Ну-ка, немедленно отправить на место Зотова и с ним еще толкового генерала».
Маршал Ахромеев уловил значительное: пакистанский спецназ — диверсионно-истребительный элитный отряд афганских моджахедов «Черные аисты» (Чохатлор). Одно его присутствие в бою дорогого стоит. И если их так лихо отмолотили и «пощелкали» десантники, дело было очень нешуточное, — эти «аисты» в местечковых драках не участвуют.
Да и наши ребята были не промах — чтили боевые традиции своей роты, умели сражаться и за себя постоять головою. Не посрамили ни собственной чести, ни тех, кто положил жизни на алтарь Отечества — тогда, при бое на высоте 3234, и в том далеком холодном декабре семьдесят девятого при взятии дворца Амина.
О них, безвременно и несправедливо ушедших тогда, сказал прощальное слово юный безусый командир, не сумевший уберечь еще более юных подчиненных в шквале штурма дворца. Новый год, 1980-й, Валерка Востротин, старший лейтенант, встречал со своей 9-й ротой: с офицерами, сержантами и солдатами в батальонной палатке на отшибе аэродрома Баграм, у краешка охраняемой зоны. Три-четыре дня снег валил большими хлопьями, словно сама природа ужаснулась вида истерзанной черными взрывами опаленной земли и покрывалом шуршащих снегов торопилась укрыть истухающий цвет пролитой яркой крови. Навалило сугробы по полметра, так что по низу палаток не сквозило. Бамперами тяжеловесных машин пробивали дорогу, оставляя кривые колеи среди ниспавшего белого безмолвия. Выстрелить, нарушая тишину и покой, не поднималась рука. И защитить себя, казалось, было лень — такое вокруг белоснежное благолепие. Но не пришло еще по-настоящему осознание того, что содеяно, что стряслось с каждым. Снежинки светлее света, а в душе — потемки, ни зги не видно, невнятная тревога, как тоска смертная, мученическим смятеньем стучалась в людские сердца…
