— Занятно, — отозвался доктор Льюис. Глаза его увлеченно поблескивали. — Так сколько одиноких женщин было среди ваших пациенток?
— Семь.
Семь женщин. В возрасте от двадцати до тридцати с небольшим. Постепенно он начал припоминать их голоса, слова, произнесенные в его кабинете. Ночь сгущалась, отсекая от двух докторов все, кроме маленькой комнаты и воспоминаний Рики.
— Ее среди них нет, верно, Рики? — внезапно спросил доктор Льюис.
— Это — все женщины, которых я лечил, — ответил Рики.
— И всех более или менее вылечили. А хоть какие-то неудачи вы можете вспомнить? Потому что ниточка к Румпельштильцхену тянется именно от них. Не от ваших успехов.
— Возможно, и так, конечно, но как я могу…
— Пациенты из клиники занимают в вашем сознании куда меньше места, верно? Менее обеспеченные? Менее образованные? Возможно, на радарном экране молодого доктора Старкса их очертания рисовались не так четко.
Рики воздержался от ответа.
— Кто приходил к вам, а после приходить перестал?
— Я не знаю.
— С кем вы встречались на протяжении пятнадцати сеансов?
— Пятнадцати? Почему пятнадцати?
— А сколько дней дал вам Румпельштильцхен на установление его личности?
— Пятнадцать.
— Две недели и еще один день. Вам следовало обратить внимание на это число. И что вы должны сделать по истечении данного вам срока?
— Покончить с собой.
— Так вот, Рики, кто прошел у вас пятнадцать сеансов, а потом покончил с собой?
Рики качнуло, у него вдруг заболела голова. Я должен был это понять, думал он. Должен был — это же так очевидно.
— Я не знаю… — снова выдавил он.
— Знаете, — сказал с гневом в голосе старый психоаналитик. — Да только знать не хотите. — Он встал. — Время уже позднее, а я разочарован. Я приготовил для вас комнату. Вверх по лестнице и направо. Может быть, к утру вас посетят новые мысли, и мы сумеем двинуться дальше.
— Я думаю, мне нужна помощь, — устало сказал Рики.
— Помощь вы уже получили, — ответил доктор Льюис и указал на лестницу.
Спальня была опрятна, хорошо обставлена, в ней присутствовало нечто от стерильного гостиничного номера. Рики заключил, что пользовались ею нечасто. Здесь не было ни журналов рядом с кроватью, ни фотографий на стенах.
Рики разделся и повалился на кровать. Он был измотан, но сон бежал от него. Стрекот сверчков, редкие удары ночных бабочек об оконную сетку казались грохотом вдвое более громким, чем городской. Понемногу привыкнув к этим звукам, он вдруг услышал едва различимый, далекий голос доктора Льюиса. Рики постарался сосредоточиться на нем. Старик был чем-то разгневан, он говорил все быстрее. Рики пытался различить хоть какие-то слова, но не смог. И наконец услышал звук, который не спутаешь ни с чем, — звук, издаваемый телефонной трубкой, когда ее швыряют на аппарат.
