Не выказывая волнения, Даррас стал объяснять, какую выгоду принесет его команде и ему лично эта не представляющая риска операция — ведь они разделят прибыль, даже в самом худшем случае весьма значительную, с судовладельцем.
— Весьма сожалею! — воскликнул Жоннар.
И снова Хартман с характерным для него выражением аллигатора, подстерегающего добычу, повторил «ja, ja!»; матросы, с упрямым видом стоявшие плечом к плечу, следили за их разговором.
— Мы небогаты, — сказал Даррас, — и для каждого из нас это неожиданная возможность улучшить свое положение.
Он излагал свои доводы отнюдь не смиренно, а спокойно и уверенно, чуть сдвинув на затылок фуражку, и Жорж, глядя на него и Жоннара, понимал, что дело было не в двух взаимоисключающих оценках сложившейся ситуации и даже не в антагонизме их интересов, а просто-напросто в столкновении двух моралей — морали аристократов и морали тружеников с ее крепкой мужской солидарностью. И сейчас, в споре Дарраса с Жоннаром, по одну сторону находился человек, по выражению Элио Витторини, «ущемленный обществом», а по другую — человек, чьи интересы выражает и охраняет это общество. Жорж восхищался Даррасом и горько сожалел, что не сумел раньше сблизиться с ним, однако Жоннар продолжал настаивать на необходимости немедленно отправиться в путь, говорил об ущербе, который он понесет, о честном выполнении обязательств, он все больше распалялся и даже дал понять, что сможет возбудить судебное дело против агентства; Даррас же, упершись руками в бока, глядя в пол, размышлял. Казалось, он хотел понять, видя бешенство Жоннара, истинные причины его поведения. В конце концов, он предложил без промедления отправиться в Палермо, куда они смогут прибыть сегодня же вечером. А затем, поскольку пассажиры собирались провести неделю в гостинице, «Сен-Флоран», доставив их туда, сможет вернуться за «Анастасисом». То, что им понадобится два или три дня, чтобы на буксире привести его в порт, уже не имело значения. Разве такое решение не улаживало все разногласия?
— Хорошо, — сказал наконец Жоннар. — Но за это время — меня, поверьте, это не трогает — другой капитан может увести у вас эту посудину, если только она сама раньше не пойдет ко дну.
— Нет, если мы оставим матроса. Согласно морскому праву, потерпевшим крушение считается судно, ставшее несамоходным и покинутое экипажем. Достаточно оставить на борту человека, который будет выполнять обязанности вахтенного.
Почему именно в эту минуту в памяти Жоржа возник танк, стоявший у Дамьяно, на броне которого с обеих сторон было выведено желтыми буквами «Народный мститель»? Он вспомнил ту ночь, ночь 1944 года, проведенную у танкистов, после целого дня безуспешных попыток взять приступом Кастельфорте. Вместе с другим офицером, алжирцем по имени Люсьен Коен, которого все звали Джо, они спели «Lied der Werktätigen», песню немецких профсоюзов, слова которой должны были достичь ушей тех, кто притаился по ту сторону рва, среди скал, под звездным дождем.
