Каждый вечер они играли в шашки, пока измученный дневной работой Ахмед не начинал клевать носом и проигрывать Хамри все партии.
— Завтра, когда христианин закроет лавку на сиесту, мы снова сыграем, и я выиграю, — протестовал он сонно.
— Если будет на то воля Аллаха, — благочестиво поправлял его Хамри, и они ложились спать там же, где сидели, — на соломенном тюфяке в задней комнате кафе.
Однажды жарким днем Хамри надоело выигрывать.
— Ты что, не пойдешь на работу? — зевнул он. — Уже пять часов.
Ахмед перевернул доску.
— На работу? — воскликнул он. — Быть не может, что уже пять!
Он вылетел из кафе и помчался вверх по улице, которая называлась Крутой, в лабиринт медины, где находилась лавка испанца.
Хамри зевнул, потянулся и, поймав взгляд владельца кафе, постучал по лбу, показывая, что Ахмед спятил. Безобидный псих, из тех, что часто сидели в тени кафе, внезапно загоготал. Хамри проворно запустил в него круглым железным подносом.
— Заткнись! — рявкнул он, когда поднос грохнулся на пол. — Заткнись!
— Мой поднос! — взвизгнул владелец кафе.
— От них спятить можно, от этих психов, — пробормотал Хамри, почти извиняясь.
— Все мы — рабы Аллаха, — упрекнул его владелец кафе.
Хамри хмыкнул, пригладил жесткую шевелюру и набил еще одну трубочку.
Внезапно снова появился Ахмед, рухнул рядом с ним на подстилку и, ни слова не говоря, расставил шашки на доске. Хамри с удивлением глядел на его голову, странно склоненную набок. Ахмед дал ему белые пробки, так что Хамри надо было ходить первым. Владелец кафе, поливавший цементный пол водой, остановился и недоуменно посмотрел на них. Ахмед низко склонился над доской, разглядывая ее с яростным вниманием. Хамри поднял брови и скорчил рожу, показывая, что не понимает, в чем дело. Потом, склонившись к Ахмеду, спросил:
— Сегодня нет работы, дружок, или тебя выгнали?
— Нееет, — выдохнул Ахмед, впервые подняв взгляд. Произнося это слово, он выпустил весь воздух из легких и очень широко раскрыл глаза. — Нет, я вошел, взял швабру, и он на меня посмотрел.
— Посмотрел на тебя?
— Да, христианин посмотрел на меня. Вот так. — Он страшно скривился, подражая испанцу.
— И что же?
— Я бросил швабру и побежал, побежал. Некуда было идти, и вот я пришел сюда. Я — черная шашка.
— Ты — что?
— Я черная шашка на доске, и мне надоело все время прыгать и поддаваться твоим белым.
Он говорил почти спокойно, странно приглушенным голосом, но забыл стереть с лица злобное выражение, которое появилось, когда он подражал своему хозяину. Он резко захохотал, потом завизжал, тут же поперхнулся, и его стошнило, но выражение на лице оставалось прежним.
