Оглянувшись на своих людей, тот поднялся и сделал несколько шагов по направлению к вожаку.
— Подойди ближе.
— Я не доверяю тебе,— отозвался Отос.
— Мы хотим потолковать с тобой.
— Ну так говори!
— Ладно,— пожал плечами Урдус.— Можете уходить, я вас не держу. Идите своим путем — и ты, и твои люди.
— Чтобы получить стрелу промеж лопаток, как Атхари?
— Нет! — помотал головой вожак.— Нет. Ты помогал нам освободиться и потому имеешь право остаться в живых. Но доверять тебе я больше не могу — особенно в бою. Так что уходите.
Отос колебался, обдумывая ситуацию, потом сказал:
— Мы хотим забрать с собой четверых пленников.
Урдус помрачнел и взглянул на своих соратников. Большинство отрицательно покачали головами, кое-кто презрительно сплюнул. Гигант повернулся к Отосу.
— Мой ответ — нет.
— Не хочешь поделиться? — рассердился тот.— Но аргосцы зарубят нас, если найдут.
— Ну и что из того?
— А нам пленники нужны в качестве выкупа,— начал было Отос.
— Да, они — выкуп, но не для вас, а для нас,— спокойно ответил вожак.
— Тогда — хоть одного. Эту рыжую, например.
— Уходи,— снова покачал головой Урдус.— Убирайтесь отсюда! И поживее!
* * *
Отказываться от укоренившихся привычек всегда трудно. Еще перед тем как отправиться на Ос-Льерро, Атхари постепенно отдалился от всего, присущего людям, отвык от естественных для человека поступков. За годы обучения магическим искусствам он почти забыл, что существует иной, реальный мир, разучился вести себя в нем. Вот и сейчас — даже легкое прикосновение женщины шемит воспринимал почти как злонамеренное покушение на свою жизнь.
Однако пребывание среди преступников мало-помалу изменило колдуна, в нем возродились угасшие было чувства, он вновь обрел способность ощущать гнев или страх, снова испытывал жажду женской любви.
И ненавидел себя за это.
В пограничных областях оккультных миров человеческие чувства растворялись в беспредельности вселенной. Человеческая душа оказывалась ничтожной пылинкой, вовлеченной в водоворот безмерного океана, который медленно раскачивался в вечных приливах и отливах времени, и душа отбрасывалась на холодный мертвый берег, бесконечно простиравшийся в землях волшебства, землях белого ужаса, несравненно более обширных и ярких, чем теплый, человеческий мир плоти.
Но как объяснить это Алейле? Да и зачем?
Ее грубая чувственность, чисто человеческое понимание мира и эгоизм ничего не значили для Атхари. Но она хотела избежать страданий, ради чего примкнула к нему, и — в свою очередь — не желала, чтобы страдал Атхари. Всякая зависимость жестока, но кто в этом виноват?
