– Да какой это жених? Он тебе в отцы годится. А то и в деды.
– Неважно. Золото закрашивает любую седину. Вот если он женат… Но тогда что он делает на рынке?
– Покупает любимую приправу.
Ана поморщилась. Ну что за манера у соседки – поминать то, что и так ясно?
– Сам… Никого не послал. Или он очень прижимист, или большой знаток в перце.
– Ну, для перуанца нормально и то, и то…
– Ты о нем что-то знаешь? Впрочем, потом. Мне нужно в ту сторону. Срочно. И я очень неловкая!
Гаспар Нуньес, и верно, очень привык к красному стручковому перцу, который все чаще именовали чилийским[11]. Пусть он не такой злой, как левантийский, зато в Перу его много. Едва не больше, чем соли. Им натирают мясо, чтобы лучше хранилось. Кусок покрывают сплошным слоем перца со всех сторон. Получается и здорово, и вкусно, особенно если привыкнешь.
После колониальной кухни вся еда полуострова перчена не так и не тем, хоть выплевывай. Или переучивай поваров… А на рынке неприятный сюрприз: цены на пряности. Умом перуанец ожидал, что колониальные товары на родине будут дороги, но не настолько же! Даже мысли закрались: а не рановато ли вернулся. Хватит ли средств с толком обустроиться? Не лучше ли было спуститься из Потоси в Лиму, купить дом, приискать жену… Да хоть и индианку: прежние вожди числятся графами и маркизами и охотно мешают кровь с потомками конкистадоров. А вино в Перу свое, не сильно хуже и много дешевле испанского, да и знакомых кругом побольше.
Большинство оставалось. И шли с кораблями на родину письма: «Тут все… Да остался ли хоть кто-то в Испании?»
Оказывается, остался. И мимо этих, оставшихся, совсем нелегко пробить дорогу – к созданию нового сильного рода. Впрочем, он знал что делать: купить опустевшую землю, отдать ее овцам. Создать достойный доход, который, как пламя мотылька, подманит со временем власть и титулы. Быть может, не сразу. Быть может, славы и места рядом с королем удостоятся даже не дети Гаспара – внуки. Какая разница? В основании родословного дерева будет он. Конечно, после того как купит немного привычного перца…
Чапины, кажется, как раз для таких случаев и придуманы. Ходить в них неудобно – впрочем, большинство севильянок это не смущает, благо из-под юбок сие убожество показывать не пристало, зато спотыкаться – лучшей обуви не измыслено. Ну, еще рост малость увеличивают, подошва-то толстая.
Ана цепляет носком, даром что на дереве да пробке, щелку между каменьями, очень изящно шатается и роняет корзинку. Не просто роняет – опрокидывает. Собирать – не собрать, а дуэнье нужно не только помогать одной подопечной, но и глаз не спускать со второй, что задрала нос и не спешит кланяться чужим овощам.
