…Батарея в очередной раз меняла позицию. Грузовики с пушками на прицепе шли колонной по белой заснеженной дороге, кое-где взрытой черными воронками от снарядов. Впереди показалось село, и Павел, сверившись с картой, узнал его название: Софийское. Села как такового не было: сиротливо торчали закопченные печные трубы, поклеванные осколками, дымились кучи обгорелых бревен, оставшихся от домов и сараев. Пахло гарью, и к чаду пожарища примешивался душный запах горелого мяса. «Танк, что ли, сгорел вместе с экипажем? – подумал Дементьев. – Деревню-то брали с боя».
Земля вокруг действительно была изрыта гусеницами, содравшими снег, но подбитых машин Павел не увидел. Зато он увидел другое – кучу трупов, наваленных на снегу. И трупы эти не были телами погибших солдат.
– Останови! – приказал он водителю, открыл дверцу и выпрыгнул из машины.
Подойдя ближе, Павел остановился, пораженный чудовищной картиной. Перед ним лежали мирные жители – старики, женщины, дети. Их было много – десятка четыре. Тела не принесли сюда хоронить: людей согнали сюда живыми и здесь же расстреляли – Дементьев видел пулевые дырки на лицах и телах. Ближе всех к старшему лейтенанту лежала навзничь молодая женщина в сбившемся на затылок темном платке, и восковое лицо ее выглядело четырехглазым – два лишних глаза были сделаны пулями, выпущенными, судя по всему, в упор – за полтора года войны комбат видел достаточно трупов и научился сколько-то разбираться в характере ранений. Женщину явно добивали, как добивали и другую женщину, постарше, лежавшую чуть поодаль. Она тоже лежала на спине, и Павел понял, что добивали ее штык-ножом – по животу и груди пожилой селянки словно прошлись громадные злые когти, оставившие глубокие раны с вдавленными в них клочьями одежды, разорванной железом. Остальные убитые лежали кучей, в которой перемешались остекленевшие глаза, оскаленные рты, пряди седых волос, скрюченные руки и согнутые в коленях или широко раскинутые ноги. А более всего запомнился Павлу светловолосый мальчишка лет восьми, в глазах которого отражалось хмурое зимнее небо. Пальтишко у мальчика задралось, открывая светлые теплые штанишки, надетые, наверно, заботливой матерью, оберегавшей сыночка от холодов и не сумевшей уберечь его от смерти – скорее всего, и сама она лежала здесь, среди прочих мертвецов. На левой ноге мальчика остался надетым коричневый ботинок; правая нога была босой, с поджатыми синими пальцами. «Ему холодно», промелькнула в сознании Павла нелепая мысль: нелепая, потому что мертвые уже не чувствуют ни холода, ни боли. И еще понял старший лейтенант Дементьев, откуда тянет горелым мясом – шагах в пятидесяти от места расстрела виднелись развалины длинного сарая, облизанные огнем.
