Он помнил, как они подавили немецкую батарею, замаскировавшуюся за домами полуразрушенной деревеньки. Дементьев засек ее в стереотрубу по голубоватым дымным кольцам, взлетавшим над стволами укрытых орудий, и щедро нашпиговал цель фугасными снарядами. Потек черный дым, полыхнуло желтое пламя, а затем из-за домов вынеслись кони, запряженные в артиллерийский передок. Следующий снаряд угодил прямо в упряжку, гулко громыхнуло, и высоко в небо взлетела лошадиная нога, дергавшаяся и сгибавшаяся в коленном суставе, словно оторванная ножка кузнечика или лапка паучка-косиножки.
И он помнил, как сосредоточенно работали его солдаты: именно работали – так, как они привыкли работать в поле или в заводском цеху. Они делали свою воинскую работу когда молча, когда с матерком или солеными шутками, но без напыщенных лишних слов, кидая в казенники унитары словно дрова в печь, в которой горело пламя войны. И умирали они тоже молча, оседая на землю и пачкая станины орудий кровью из вен, рассеченных осколками чужого железа.
А на двенадцатый день выяснилось, что бригада дерется в полуокружении: корпус Катукова и соседний 16-й танковый корпус генерала Павелкина понесли во встречных боях большие потери и под нажимом противника отходили на восток. И первая мотострелковая бригада была оставлена прикрывать отход с приказом продержаться хотя бы сутки – то есть брошена на съедение, чтобы дать танкистам возможность отойти и отдышаться.
Под вечер батарея Дементьева осталась без пехотного прикрытия, и теперь уже молодому командиру, которому не исполнилось еще и двадцати одного, самому пришлось применить на практике жестокое арифметическое правило войны: потерять целое хуже, чем часть целого.
– Приказываю: орудиям один, два, три немедленно сняться и занять позицию южнее Жерновки. Командиру четвертого орудия сержанту Пампейну и наводчику Богатыреву – оставаться на месте и прикрыть отход батареи!
– Есть!
– Продержитесь полчаса, ребята, – добавил Павел, глядя на черные от копоти и грязи лица батарейцев, – и тоже отходите. Мы будем вас ждать на новой огневой позиции – там, за деревней.
– Есть, командир, – ответил сержант. – Сделаем…
Днем прошел дождь, глинистые бока увалов и дорога раскисли. Машины с пушками на прицепе шли медленно – от увязания их спасали только цепи на колесах. Проскочив Жерновку и установив орудия, Дементьев глянул на часы: прошло уже пятьдесят минут, а четвертое орудие так и не показывалось. Следуя суровой логике войны, комбат мог бы уже спокойно списать эту пушку в безвозвратные потери – за холмами гремело, – но он почему-то не смог так поступить. Вместо этого лейтенант, передав командование батареей своему заместителю, посадил в «ЗИС-5» десяток бойцов и отправился обратно – туда, где остались его бойцы.
