— Да как, Марфа, язык у тебя поворачивается, — вмешалась мама Зюзина. — Разве можно так говорить про маленьких?
— А ты молчи! — и она понесла такое, что писать неудобно.
В церкви Чудиковой доверяли стирать и сушить поповские подрясники. Весь двор из-за этого был вечно увешан длинной тёмной одёждой с большущими белыми крестами. Ещё эта Чудикова делала для церкви вино из чёрного винограда «Гаджичж» и пекла малюсенькие пышечки, которые назывались просвирками.
Как-то из озорства Тоша с Ваней Зюзиным забежали в церковь и увидели, что поп поил вином с ложечки верующих и давал им кусочки пышек. Все верующие становились при этом в очередь, а поп приговаривал:
— Кушайте кровь и тело Христовы!
Когда поп сказал про кровь и тело, Тошу чуть не вырвало. «Вот живодёр!» — подумал он и узнал в этом «теле» чудиковские пышки.
— Зачем вы говорите, что это тело? Это же пышки, которые напекла Чудикова у нас во дворе! — крикнул Тоша.
На него зашикали.
— Пойдём отсюда, а то ещё изобьют, — позвал друга Ваня.
Из всех грешников во дворе самым большим Чудикова считала Тошу. Она подглядела, как он выращивает на персике сливы и абрикосы, и отругала его за богохульство.
— Все растения сотворил господь бог в третий день творения, — распиналась она перед соседками. — Вот послушайте, что об этом говорится в библии, в книге «бытия».
Она расправила на коленях огромную толстую книгу и начала читать:
— «Да произрастит земля зелень, траву, сеящую семя по роду своему и по подобию её, и дерево плодовитое, приносящее по роду своёму плод. И стало так».
«И увидел бог, что это хорошо. И был вечер, и было утро: день третий».
Она сняла очки и заговорила:
— Каждое растение родит то, что предуказано ему богом: яблоня — яблоки, слива — сливы, и никому не дано нарушить этих святых божьих законов.
— А я нарушу, — крикнул Тоша и показал Чудиковой язык.
Соседки засмеялись, а Чудикова бросилась за мальчиком с крапивой и ожгла его по щеке.
В другой раз Тоша увидел, как Чудикова сидела вечером с соседкой на скамеечке посреди двора и пялила глаза на эти самые белые кресты на чёрных одеждах. Вдруг над ними зажужжал комар.
— Слышишь? — сказала, сладко улыбаясь, Чудикова. — Всякое дыхание славит господа, комарик и тот славит.
— Славит? — протянула соседка. — Да как же комар его славит?
— Жужжанием своим славит, ишь жужжит! Хвалу, стало быть, господу воздаёт.
А комарик жужжал-жужжал, да и впился Чудиковой в шею. Она хлоп ладонью по шее — и прибила комара.
