Одна стена и угол комнаты были заставлены всевозможными бутылями, колбами, сосудами. У камина на треноге покоился диковинный аппарат. Здесь же стояли весы. В противоположном углу на ящике под стеклянным колпаком были аккуратно разложены блестящие металлические инструменты. Об их назначении мог догадаться только медик. У открытого окна стоял дубовый стол, заваленный свитками, пожелтевшими листами папируса и толстыми книгами в кожаных переплётах.
Среди этой необычной обстановки, склонившись над рукописью, сидел узкогрудый человек в сером домашнем камзоле. Чёрная квадратная шапочка прикрывала его голову. Мельком взглянув на вошедших, он рассеянно спросил о цели визита. Лонгино Каттанео достал из-за подкладки кафтана письмо Дольчино. Доктор удивлённо вскинул брови и, развернув послание, погрузился в чтение.
У Ринальдо ди Бергамо было худое, продолговатое лицо. Глубокие морщины вокруг рта и у глаз придавали ему вид аскета. Однако первое впечатление быстро проходило. Когда он улыбался, черты лица преображались. Братья с любопытством разглядывали медика, о котором ходило столько слухов.
Говорили, что Ринальдо окончил Болонский университет и долго скитался по разным странам. Ещё в молодости ему сопутствовала слава искусного хирурга и большого чудака. Он брался лечить больных, считавшихся безнадёжными, и нередко те оставались жить после операций. Несмотря на это, Ринальдо то и дело приходилось переезжать с места на место, спасаясь от врагов и завистников.
Его простодушную грубоватость принимали за дерзость, веротерпимость — за кощунство, а некоторые странности, часто свойственные незаурядным натурам, истолковывали как признаки нечестивости. Соперники умело пользовались этими обстоятельствами, и, так как Ринальдо не был ревностным католиком, им без труда удавалось создавать вокруг его имени репутацию еретика и чернокнижника.
Впрочем, бесконечные преследования не ожесточили доктора. Он привык к странствиям и быстро свыкался с любой обстановкой. Несмотря на шестой десяток, этот человек был полон энергии. Круг его интересов не ограничивался медициной. Он был философ и поэт, звездочёт и алхимик. Всё возвышенное и прекрасное захватывало его.
Мирские слабости тоже были ему не чужды. Он всё ещё любил красивых, молодых женщин, хотя те давно перестали замечать его ухаживания; тщательно подстригал усы и бороду, невзирая на то, что лоб уже простирался до затылка, и частенько погружал орлиный нос в мензурку, служившую кубком.
