— И за удачу. — Джино первым опустошил свою посудину.
Собравшиеся последовали его примеру.
— Присаживайтесь к столу, — пригласила хозяйка дома. — Не обессудьте за скромное угощение.
— После доброго вина и зелёные бобы кажутся спелыми маслинами, — возразил Джино.
Односельчане принялись за еду. Дольчино осмотрел убогое жилище кузнеца. Вместо кровати в углу стояли грубо сколоченные нары, прикрытые камышовыми циновками и старой овчиной. С потолка свешивались пучки лука, чеснока, укропа. У задней стены комнаты в земляном полу была вырыта неглубокая яма, служившая погребом. Из неё виднелась рассохшаяся бочка.
— Ты и впрямь нуждаешься в оружии? — Стефано испытующе взглянул на гостя.
— Да, — Дольчино разломил лежащую перед ним ячменную лепёшку, — и чем скорее приметесь за дело, тем лучше.
Джино оторвался от миски и с любопытством посмотрел на друзей. Неожиданно с улицы послышался шум. Все повернулись к маленьким оконцам.
— Опять пожаловал Винченцо с солдатами! — взволнованно воскликнул подручный кузнеца Донато. — Верно, будут сечь Исидоро и заберут его последних овец.
— А у него пятеро детей, мал мала меньше. — Марина растерянно посмотрела на мужчин.
— Хромой дьявол, — процедил сквозь зубы Стефано; толстая деревянная ложка хрустнула под его пальцами.
— Кто это? — спросил Дольчино.
— Новый кастелян из Романьяно, — ответил молотобоец Уго. — Сам-то сеньор теперь не рыщет по деревням. С тех пор как убил Григорио Биначчи и опозорил его дочь, старый ворюга боится вендетты.
— Сыновья Григорио скрываются здесь, в лесу, — пояснил Джино.
— Слава господу, мы-то расплатились в этом году, — со страхом произнесла Марина. — Хоть остались ни с чем.
— Молчи, глупая женщина, — сердито сказал кузнец. — У дьявола семь пятниц на неделе.
С другого конца деревни донеслись вопли избиваемого. Дольчино поднялся из-за стола.
— Мы продолжим разговор, когда я вернусь. — Он направился к двери.
Все молча посмотрели ему вслед.
Выйдя на опустевшую улицу, Дольчино увидел в конце её группу вооружённых латников. Один из них, высокий детина с массивной шеей и грубым, изрытым оспой лицом, бил толстой плетью привязанного к столбу полуобнажённого человека. При каждом ударе несчастный издавал протяжные стоны. Дольчино подошёл ближе. Солдаты, посмеиваясь, обменивались весёлыми замечаниями.
— Ишь ты, то орал, как осёл, а теперь покрякивает, точно селезень.
— Скоро кастелян добьёт его до змеиного шипения. Такая музыка ему больше по душе.
