Но совершенно поразительным было наше пробуждение утром. Я проснулся в опустевшем купе и вышел на площадку. Было тепло, поезд стоял на путях. Вместо австрийского автоматчика на площадке стоял итальянский карабинёр. Он сам себе пел что-то мелодичное. А вместо заснеженных гор вдали были видны какие-то прекрасные купола. Что они мне напоминали? Я всмотрелся и узнал, по фотографиям и картинам, высокую башню кампанилу и верх собора Святого Марка Венеции. У меня захватило дух от восторга: Боже мой, проснуться в Венеции!
Я попытался заговорить с карабинёром:
— Венеция, Венеция? — спрашивал я, указывая на купола.
— Си, си, синьёр, Венециа, — радостно кивал он головой.
Как мне было объяснить ему, что я полон счастья? Я протянул к нему обе руки, и мы обнялись. Я знал, какие экспансивные все итальянцы, поэтому и кинулся к нему с объятиями. Мой карабинёр начал что-то быстро-быстро говорить, заливался смехом и, конечно, отчаянно жестикулировал. Какая разница с мрачными австрийскими автоматчиками — кинуться в объятия к ним я бы не решился. Он говорил, я не понимал ни слова, но тоже смеялся — от радости. Потом он достал из сумки бутылку вина, сделал глоток из горла и показал мне, чтобы я тоже отпил.
— Кьянти, синьёр, кьянти, — называл он вино, заливаясь смехом.
— За Италию! — сказал я ему, отпивая глоток.
— Си, си, синьёр, Италия, Италия! — певуче смеялся мой новый итальянский друг.
Этот глоток я запомнил навсегда, он дал мне ощущение бодрости, будто молодость снова возвращалась ко мне.
Я кинулся в вагон, растолкал сына и разбудил Ирину в соседнем купе:
— Мы в Венеции!
Они не сразу поняли, потом тоже побежали на площадку и стали любоваться. Карабинёр хохотал, пел, жестикулировал и поил нас вином из горла бутылки. Он совсем не был озабочен нашей охраной, он жаждал общения.
Постепенно стали просыпаться и, потягиваясь, выходить из своих купе другие беженцы. Они лениво выглядывали на площадку, убеждались в тёплой погоде, с удивлением окидывали взором весёлого карабинёра.
— Почему стоим? Туалет не работает? Вы первый? — дёргая ручку двери.
— Мы в Венеции, — отвечал я.
— Да? Когда тронемся, я в туалет за вами. Этот кто такой, чего веселится?
— Мы в Италии, это итальянский карабинёр. А там вдали — Венеция.
— A-а!.. Безобразие — туалет запирать. Когда же тронемся?
Вскоре и тронулись. Я не мог оторваться от окна: Италия была перед глазами целый день. А отрываться было и незачем: кроме заготовленных бутербродов есть было всё равно нечего. Ландшафт изменился как по сказочному мановению — весенние долины и холмы, всё в зелени и цветах, даже сам воздух переменился, свежий и ароматный бриз касался лица, будто гладил по шекам.
