— А что, Семен, не поедем ли мы домой?
— А стрелять не хотите больше?
— Нет, не хочу. Тебе, Семен, снятся сны? Днем снятся?
— Зачем? Бог милостив.
Сергей Иванович рассмеялся. Во время смеха боль в голове стала приметнее.
— Да, да, запоздали мы с сеном, — озабоченно произнес Сергей Иванович, как бы в пояснение виденного им во сне происшествия.
К обеду он возвратился в город. Жена спросила его:
— Как ты себя чувствуешь?
— Да, пожалуй, лучше, — ответил он.
— Ну и слава богу. А я масло продала.
— Почем?
— По тридцать две копейки.
Сергей Иванович улыбнулся и взял жену за ее жирный, двухъярусный подбородок.
— Ты у меня молодец! — сказал он, окидывая взглядом пышные формы своей подруги, одетой теперь в широкую ситцевую блузу. — Из управы не присылали?
— Приходил Шаповалов. Я ответила ему, как ты приказал. Он обещал еще раз прийти. Будем обедать? А?
— А что же! Отчего не пообедать, ежели пора.
— Из той дичи, которую ты настрелял, можно было бы сделать жаркое, — произнесла жена с усмешкой.
— Да, я не понимаю… ни одного удачного выстрела! И жарко же! Мне хотелось бы окрошки со льдом.
— Я так знала, что ты захочешь окрошку, и велела приготовить…
Беседа супругов прервалась здесь отчаянным криком подравшихся детей. Лидия Фадеевна побежала на крик, а Сергей Иванович направился в свой кабинет. Так называл он маленькую комнатку с просиженным кожаным диваном, с коллекцией ружей на стене и с книжным шкафиком, наполненным переплетенными в дешевые зеленые переплеты книжками "Вестника Европы" и "Трудами археологической комиссии". На его письменном столе стоял фаянсовый чернильный прибор и лежали управские сметы и бумаги. Простенок между окнами над письменным столом оыл занят медными крючками со всевозможными на них записками и заметками, в углу кабинета, там, где обыкновенно висят образа, не было ничего. Сергей Иванович считал себя сыном своего века и слегка не признавал того, что считал устаревшим и обреченным на постепенное забвение.
Он освободился от охотничьих сапог, надел широкие синие шаровары и красную кумачовую рубаху с косым воротом и в этом костюме, босой, вышел в столовую. Прибежали дети, и младшие, несмотря на свои еще мокрые от недавних слез глаза, смело бросились к отцу на шею, а старшие остановились поодаль. Ванька, мальчик лет двенадцати, застенчиво смотрел на отца^
— Дубина! В кого он такой вырос? — заметил отец с тайной лаской в голосе.
Мальчик потупился.
Вошла Лидия Фадеевна, раскрасневшаяся от возни с ребятишками.
