Снова эта красивая улыбка.
— Хотите услышать последнее открытие журналистов-аналитиков «Лидовых новин»? — спрашивает он.
Я киваю.
— «Туристов привлекают пражские памятники старины», — читает он заголовок крупным шрифтом. — Вы могли бы такое предположить?
— Нет, — говорю я. — Это настоящее открытие…
Он снова погружается в газету, а я тем временем перевожу взгляд на три обрамленные фотографии на противоположной стене. На всех трех одна и та же юная девушка. Красивая.
Он подмечает, куда устремлен мой взгляд, но не испытывает потребности хоть как-то прокомментировать это.
— «Производители стальных труб намерены защищаться», — читает он следующий заголовок. Коротко усмехается: — Надеюсь, не трубами…
Я смеюсь.
Затем опять мы долго молча едим и читаем.
— Или послушайте вот это: «Чешские пивоварни за бортом», — наконец говорит он. — Это не журналисты, а сюрреалисты. Фокусники с метафорой. Представьте себе корабль, полный чешских пивоварен… И двух матросов, которые все эти пивные заводы запросто бросают за борт…
Я улыбаюсь.
— Могу я вас кое о чем спросить? — говорю я чуть погодя.
— Нет, — говорит он с веселой решительностью, не отрывая взгляда от газеты.
— Нет?! Что это значит? Я что, не могу вас ни о чем даже спросить?
Наконец он внимательно на меня смотрит.
— Это прекрасная ситуация. Не портите ее.
И он придвигает к себе свой грейпфрут.
— Но поймите, — возражаю я уже с некоторой досадой, — я ведь о вас ничего не знаю. Не знаю даже вашего имени.
С минуту он задумчиво смотрит на меня.
— Я вас понимаю, — говорит он. — Но в самом ли деле что-то изменится, если я вам скажу, что зовут меня, предположим, Эмиль и что служу я в Коммерческом банке и что на уик-энды езжу на дачу в Южную Чехию?
Теперь уже я разглядываю его. Изучаю его лицо.
— Вас зовут не Эмиль. И ни в каком Коммерческом банке вы не служите, — наконец заявляю я убежденно.
— В самом деле?
— В самом. Вы не тот тип. — Я смотрю на часы. — И кроме всего прочего, вы давно сидели бы в банке.
— Сегодня у меня отгул.
— Неправда. И дачи у вас тоже нет.
— А дачу, дачу я от папы получу-у-у, — затягивает он.
Мы смеемся.
— Я сижу в вашем доме и ничего о вас не знаю, — повторяю я уже с отчаянием, но на сей раз мое отчаяние — наигранное.
— Именно это и нравится мне в данной ситуации, — говорит он. — Конечно, будь я вашим отцом, это нравилось бы мне, видимо, меньше.
И мы оба снова возвращаемся к раскрытым газетам. Кое-что зачитываем вслух и комментируем особо дурацкие заголовки и статьи. Я расслабляюсь — с этим абсолютно чужим человеком мне на удивление хорошо.
