Шпанский — ни в какую: не дам, мол, и всё тут.
Гумпалу надоело препираться с лавочником. Свистнул он что есть силы в свисток, и в тот же миг на свист явился староста Фиштула с двумя городскими стражниками.
— Шпанский, шагом марш в кутузку!
А Румцайс, не теряя времени, принялся орудовать у Шпанского. Он быстренько смотал радугу, что лежала на прилавке, и засунул сё за пазуху. Радуга такая тонкая и нежная, что её вошло бы туда и тысяча метров! Потом он как ни в чём не бывало вышел из лавки.
Дома Маня взяла иголку и сшила куски, которые лавочник успел порезать. Она трудилась до тех пор, пока всю не сшила. И тогда Румцайс снова повесил радугу на небо, только ичинский конец подтянул немного повыше, чтобы Шпанский больше не мог его достать.
Когда Ржаголецкий лес перестал дрожать и трепетать после страшной грозы, переломавшей немало деревьев, Румцайс сказал Мане:
— Дров у тебя теперь довольно, а я отправлюсь на рыбалку, принесу чего-нибудь к обеду.
— Поторопись, Румцайс, полдень близко, — напомнила ему Маня.
Румцайс вырезал ореховый прут, сделал себе удилище. Привязал к нему леску, сплетённую из шести конских волосков, на крючок нацепил муравьиное яйцо. И сел с удочкой на берегу лесного озера выше пещеры, где издавна находились владения водяного Ольховничка.
Волны поигрывали поплавком, но ни одна рыба не тронула приманку.
Румцайс встал, решив сходить в Ичин и купить к обеду хотя бы селёдку. Тут поплавок заплясал и исчез в чёрной глубине омута. Румцайс дёрнул удочку с такой силой, что в кронах дубов загудело. Но на крючке вместо рыбы Румцайс увидел пробку. Здоровенную, выточенную из крепкого дуба затычку.
Румцайс недоуменно покачал головой, отцепил её и зашвырнул в траву.
А по воде пошли круги, посреди озера образовалась воронка, вода в ней стремительно завертелась, даже в глазах зарябило, и всё убывала, пока не показалось голое дно. И в нём — чёрная дыра.
А у дыры сидит водяной Ольховничек и так это кисло говорит Румцайсу:
— Спасибо тебе огромное за то, что ты выдернул затычку из пруда. — И, расстроенный, грустно кривит свой лягушачий ротик.
Румцайс попробовал его утешить:
— Не огорчайся. Я сейчас верну её на место.
Но как пи искал он пробку в траве на берегу, как ни шарил — не нашёл.
Водяной Ольховничек тем временем высыхал и усыхал, делаясь всё меньше и меньше, и жалобно причитал:
— Ах, Румцайс, чтоб тебе было так же жарко, как мне сейчас! Если ты сию минуту не вернёшь пробку на место, я высохну и превращусь в щепку!
