— Нет, эфенди! По-моему, столкновение было не случайным. Это явная провокация, — доказывал один другому. — Собралось по меньшей мере тысяч сорок. Бронемашины англичан врезались в толпу демонстрантов…
— Вы видели окровавленную рубашку Альвада? Студенты подняли ее, как знамя, и бросились на машины англичан. Вы только подумайте — с голыми руками на вооруженных солдат!
— Я твердо убежден, что эта демонстрация — новый этап нашей национальной борьбы, не стихийной, а сознательной. Заметьте, армия не приняла участия в разгоне демонстрации. Более того, несколько военных машин прошли по улицам с нашими национальными лозунгами… И очень важно, что рабочие тоже вышли.
— Рабочие! Женщины — и те вышли на улицу! У Шаария[2] собралась огромная толпа…
— Главное сейчас — оружие. У них — винтовки, а у нас — голые руки. Вот бы вооружить народ — дела пошли бы веселее!
— Что верно, то верно, сынок! Я сам видел, как англичан забрасывали камнями. Молодцы ребята, не растерялись!
— А видел, как подожгли дом, где засели англичане?!
— Наши знамена теперь обагрены кровью тех, кто погиб за Египет. Говорят, сегодня было убито двадцать три человека и сто двадцать два ранено…
Сулейман-эфенди сидел в глубоком асьютском кресле и, не сводя глаз с двери, повторял про себя молитвы. Когда на лестнице раздавались шаги, он прерывал чтение и, затаив дыхание и подавшись вперед, напряженно прислушивался. Но как только шаги удалялись, плечи его опускались, лицо бледнело и покрывалось красными пятнами. Закрыв глаза, он снова принимался читать прерванную молитву.
В соседней комнате у окна застыла Сания-ханым, жена Сулеймана-зфенди, — миловидная полная женщина невысокого роста с узкими карими, чуть прищуренными глазами и бледным лицом. Наполовину высунувшись из окна, словно буравя темноту, она беспокойно смотрела по сторонам.
В гостиной перед небольшим круглым столиком стояла Лейла, смуглая девочка лет одиннадцати. Она машинально водила рукой по лакированной шкатулке для сигарет. Ее глаза были устремлены куда-то в пространство. Наконец девочка решительно направилась к двери.
Губы отца дрогнули.
— Ты куда?
— Искать Махмуда, — вызывающе ответила Лейла.
— Вернись, — тихо произнес Сулейман-эфенди и, чувствуя свое бессилие, сделал рукой какой-то неопределенный жест.
Лейла подошла к нему. Постояла в нерешительности. Хотела что-то сказать, но не смогла. К глазам подступили слезы. Она отвернулась и убежала в соседнюю комнату.
— Мама, — прошептала девочка, дотрагиваясь до руки матери. Мать вздрогнула, словно ее ударило током. — Мамочка! Не надо так убиваться. Вот увидишь, он сейчас придет. Обязательно придет. Обязательно… утром… — Лейла не выдержала и расплакалась.
