— Вопросы есть? — спросил Глухой.
— Есть.
— Слушаю тебя, Джон.
Джон Прейс был высок и худощав, с изрытым оспинами лицом. Он единственный среди собравшихся, не счел нужным приодеться. Прочие, словно собираясь на церковную службу, надели пиджаки и рубашки с галстуками. На Джоне была спортивная рубашка и джемпер.
— Где коробка сигнализации? — спросил он.
— Не знаю, — сказал Глухой. — И знать не хочу. Как я уже говорил, я не имею ничего против того, чтобы сигнализация сработала, когда в этом возникнет необходимость.
— Мне это не нравится, — буркнул Джон.
— Тогда ты имеешь право выйти из игры. Никто из вас не знает, где расположен банк и когда мы собираемся на него напасть. Поэтому, пока не поздно, можете сказать «пас».
— Нет, я просто хотел сказать, что, если чертова сигнализация сработает… — забормотал Джон.
— Сработает. Ей положено сработать. Как раз нас это не должно беспокоить.
— Может, вы еще раз нам все объясните, мистер Таубман, — подала голос женщина.
— С удовольствием, Анджела, — сказал Глухой. — С какого места?
— С самого интересного, — сказал полный лысоватый человек, пожевывавший потухшую сигару. Его звали Керри Донован.
— Пожалуйста, — сказал Глухой и взял со столика указку. — Вот хранилище. Попасть в него мы можем только через дверь. Все остальные способы исключены. Хранилище открывается утром в восемь тридцать и закрывается, когда служащие собираются по домам, то есть около пяти часов.
— Когда мы туда явимся? — спросил Руди Манелло, самый молодой участник группы. У него было узкое лицо и каштановые волосы, зачесанные назад без пробора. Он курил сигарету, на которой образовался толстый слой пепла, грозивший вот-вот просыпаться на пол.
— Время и место я скажу тебе, Руди, когда станет ясно, что мы все уже не можем повернуть назад.
— К чему такая конспирация? — фыркнул тот.
— Дело в том, что мне совершенно не хочется проводить лучшие годы в тюрьме, — отозвался с милой улыбкой Глухой. Я, конечно, вам всем доверяю, но осторожность никогда не мешает.
— Давайте лучше еще раз послушаем план, — сказала Анджела и закинула ногу на ногу, что не произвело никакого впечатления на собравшихся. Это была, пожалуй, самая невыразительная женщина из тех, что когда-либо оказывались в обществе Глухого: с длинным носом, тонкими губами, в очках и с курчавыми волосами в то время, когда мода требовала прямые. Она заметно располнела, и обладала невероятно визгливым голосом. Кошмар, да и только! И тем не менее она была просто создана для той роли, которую отводил ей в общем замысле Глухой.
